– Он родился в маленькой деревушке в Верхней Австрии в тысяча девятьсот двадцать пятом году и был крещен в местной католической церкви. Его отец был простым рабочим. Судя по всему, семья была достаточно бедная. Когда Людвигу было двенадцать лет, его младший брат умер от воспаления легких. А через два года умерла и мать, от скарлатины.
– В двадцать пятом? Значит, в сорок втором году ему было всего семнадцать лет – слишком молод, чтобы стать штурмбаннфюрером СС.
– Верно. И судя по информации, которую я откопала о его прошлом, он не был в СС.
– Что за информация?
Она понизила голос и придвинулась к Габриелю. Он почувствовал кофейный аромат.
– Ранее я иногда считала необходимым заглянуть в папки, хранящиеся в Австрийском государственном архиве. У меня по-прежнему есть там контакты – люди, готовые помочь при определенных обстоятельствах. Я позвонила одному из моих контактов, и этот человек любезно согласился сделать для меня фотокопию послужного списка Людвига Фогеля в вермахте.
– В вермахте?
Она кивнула и смахнула снежную крупу с плеч.
– Согласно документам Государственного архива, Фогель был призван в армию в конце сорок четвертого года, когда ему исполнилось девятнадцать лет, и направлен в Германию служить в обороне рейха. Он сражался с русскими в битве за Берлин и умудрился выжить. В последние часы войны он бежал на Запад и сдался американцам. Его отправили в американский лагерь для интернированных, находившийся к югу от Берлина, но он сумел вернуться в Австрию. Похоже, то, что он бежал от американцев, не было ему засчитано, потому что с сорок шестого года и до подписания договора об Австрийском государстве в пятьдесят пятом году он работал гражданским служащим в американской оккупационной администрации.
Габриель проницательно посмотрел на нее.
– У американцев? Чем же он занимался?
– Для начала работал клерком в штабе, а потом стал офицером связи между американцами и еще не оперившимся австрийским правительством.
– Он женат? Есть дети?
– Вечный холостяк.
– Попадал ли он в неприятности? Были ли у него финансовые неполадки? Гражданские иски? Хоть что-либо?
– На удивление, чист. У меня есть еще один знакомый в государственной полиции. Я попросила его проверить Фогеля. Он ничего не откопал, что поразительно. Видите ли, почти на каждого известного в Австрии гражданина у государственной полиции есть досье. Но не на Людвига Фогеля.
– А что известно о его политических взглядах?
Ренате Хофманн долго озирала окрестности, прежде чем ответить.
– Я задавала тот же вопрос некоторым моим контактерам в наиболее смелых венских газетах и журналах, тех, что не желают следовать линии правительства. Оказывается, Людвиг Фогель – основной финансовый кормилец австрийской национальной партии. Собственно, кампания самого Петера Метцлера велась на его деньги. – Она на минуту умолкла, чтобы закурить сигарету. Рука ее дрожала от холода. – Не знаю, следили ли вы за нашей кампанией, да только если в ближайшие три недели не произойдет резких изменений, Петер Метцлер будет очередным канцлером Австрии.
Габриель сидел молча, переваривая полученную информацию. Ренате Хофманн затянулась один раз сигаретой и швырнула ее в грязный снег.
– Вы спросили меня, почему мы отправились на улицу в такую погоду, мистер Аргов. Теперь вы знаете почему.
Она без предупреждения встала и пошла. Габриель поднялся на ноги и последовал за ней. «Успокойся, – подумал он. – Интересное предположение, привлекательное стечение обстоятельств, но нет доказательств и есть один существенный, исключающий все это факт. Судя по досье, имеющемуся в государственной полиции, Людвиг Фогель никак не мог быть тем, кого винил в случившемся Макс Клайн».
– Мог ли Фогель знать, что Эли расследует его прошлое?
– Я думала над такой возможностью, – сказала Ренате Хофманн. – Я полагаю, кто-то в государственном архиве или в государственной полиции мог сообщить ему, что я копаю.
– Даже если Людвиг Фогель действительно тот, кого Макс Клайн видел в Аушвице, что может ждать его сейчас, через шестьдесят лет после совершенного преступления?
– В Австрии? Почти ничего. По преследованию военных преступников счет у Австрии позорный. С моей точки зрения, это практически безопасный приют для нацистских военных преступников. Вы когда-нибудь слышали о докторе Хайнрихе Гроссе?
Габриель отрицательно покачал головой. Хайнрих Гросс, сказала она, был врачом в клинике «Ам Шпигельгрунд» для умственно отсталых детей. Во время войны клиника была центром эвтаназии, где вовсю применялась нацистская доктрина уничтожения «патологического генотипа». Там было умерщвлено почти восемьсот детей. После войны Гросс стал известным педиатром-неврологом. Большую часть своих исследований он проводил на мозгах, взятых у жертв «Ам Шпигельгрунда», которые он хранил в разработанной им «библиотеке мозгов». В 2000 году федеральный прокурор Австрии наконец решил, что пора привлечь Гросса к суду. Он был обвинен в соучастии в убийстве девяти детей в «Ам Шпигельгрунде», и начался суд.
– Через час после начала процесса судья признал, что Гросс страдает от слабоумия в начальной стадии и не в состоянии защищать себя в суде, – сказала Ренате Хофманн. – Он приостановил судопроизводство на неопределенное время. Доктор Гросс поднялся, улыбнулся своему адвокату и вышел из зала суда. На ступенях здания суда он побеседовал с репортерами о своем деле. Было совершенно ясно, что доктор Гросс был полностью в здравом уме.
– Ваша точка зрения?
– Австрийская политическая элита и юридическая система страны не одно десятилетие защищали доктора Гросса. Он был влиятельным членом социал-демократической партии и даже судебным психиатром. В венском медицинском сообществе все знали источник так называемой «библиотеки мозгов» доброго доктора и все знали, чем он занимался во время войны. Человек вроде Людвига Фогеля, даже если бы его обвинили во лжи, мог ожидать, что с ним поступят так же. Шансы, что его когда-либо предадут суду в Австрии за совершенные преступления, равны нулю.
– Предположим, он знал, что Эли ведет расследование? Чего было ему бояться?
– Ничего, кроме того, что про него узнают, а это малоприятно.
– Вы знаете, где он живет?
– Фогель?
Габриель кивнул. Ренате Хофманн заправила под берет выбившиеся пряди волос и внимательно посмотрела на него.
– Вы не собираетесь встречаться с ним, мистер Аргов? При данных обстоятельствах это была бы невероятно глупая затея.
– Я просто хочу знать, где он живет.
– У него дом в Пятом округе на Штёббергассе и другой дом в Венских лесах. Судя по архивным данным о недвижимости, он владеет также несколькими сотнями акров и коттеджем в Верхней Австрии.
Бросив взгляд через плечо, Габриель спросил Ренате Хофманн, не может ли он получить копии всех документов, какие она собрала. Она опустила глаза, словно ожидала этой просьбы.
– Скажите мне вот что, мистер Аргов. За все годы, что я работала с Эли, он ни разу не упоминал, что у «Рекламаций за период войны и справок» есть отделение в Иерусалиме.
– Оно недавно открылось.
– Как своевременно. – В ее голосе звучал неподдельный сарказм. – Эти документы находятся у меня на незаконном основании. Если я дам их представителю иностранного правительства, то окажусь в еще более сложном положении. Если я дам их вам, я ведь дам их представителю иностранного правительства?
Ренате Хофманн, решил Габриель, очень умная и знающая мнение улицы женщина.
– Вы дадите их другу, мисс Хофманн, – другу, который абсолютно ничего не сделает, чтобы скомпрометировать вас.
– А вы знаете, что будет, если государственная полиция арестует вас, когда при вас будут секретные документы государственного архива? Вы проведете долгое время за решеткой. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – И я тоже, если они обнаружат, откуда у вас эти документы.
– Я не предполагаю быть арестованным государственной полицией.
– Никто не предполагает, но это Австрия, мистер Аргов. Наша полиция не играет по тем правилам, что существуют в других европейских странах. Если им не понравилось то, как вы выглядели в аэропорту, они наверняка вас обыщут. И уж обыщут по-настоящему.
Она сунула руку в сумку, достала оттуда конверт из бурой бумаги и протянула Габриелю. Документы тут же исчезли под его курткой.