— Не проще ли было позвонить в полицию?
— А что толку? Ты звонишь, попадаешь на автоответчик, и в лучшем случае кто-нибудь позвонит тебе через день. Не забывай, Швеция за пределами Стокгольма — малонаселенная страна. Но зачем ты приехал на этот раз?
Голос ее стал серьезным, и она подозрительно смотрела на меня. Я понимал ее. Что, в самом деле, мне было делать у мостков Андерса темным дождливым летним вечером?
— Я был в Аскерсунде и приобрел несколько картин. Портреты Карла XIV Юхана и Магдалены Руденшельд. Они лежат в машине.
— Интересная пара. Не собираешься ли ты их повесить в Бакке? Может быть, ты хочешь ее унаследовать?
Я засмеялся.
— Да нет. Я хотел взглянуть на мостки, своими глазами увидеть, как там все выглядит. Там действительно все заросло с тех пор, когда я мальчишкой бегал туда с удочкой.
— Зачем тебе это было нужно?
— Потому что я не верю, что с Андерсом произошел несчастный случай. Я не верю, что он утонул, купаясь в тот вечер.
— Не веришь? — она удивленно глядела на меня.
— Нет, — сказал я, прихлопнув севшего на шею комара, — не верю. Я обнаружил, что если стоишь на мостках, то тебя не видно от дома. Если тебя убьют, никто этого не заметит. Я хочу сказать, что убийца мог чувствовать себя там уверенно.
— Но кто это мог быть?
— Я не знаю. Может быть, ты можешь подсказать?
Ева Линд взглянула на меня, и мне показалось, что она хотела что-то сказать, но потом передумала.
— Пойдем в дом, выпьешь чашку чая, — предложила она. — Тут становится прохладно, и скоро пойдет дождь. Потом… Да, я хочу тебе кое-что рассказать.
Мы сели в машину. Ева была права. Предвещавшие дождь одинокие капли быстро сменились сильным ливнем, барабанившим по крыше машины. Я включил дворники на полную мощность, но они едва помогали видеть дорогу. Нам было недалеко, всего несколько сот метров. Ее дом стоял на полпути между церковью и Баккой. Большой, выкрашенный в красный цвет деревянный дом с белыми наличниками.
— Прежде это был дом учителя, — объяснила Ева Линд, когда мы въезжали в ворота. — Это была двойная должность — учителя в школе и кантора в церкви. Потом школу закрыли, должность учителя упразднили, и я выкупила дом. Теперь я только церковный кантор. Правда, преподаю также музыку в Хальсберге. Так что традиция живет.
— Я помню. Мы же одноклассники. Ты моложе, но поскольку это была деревенская школа, то несколько классов учились в одном помещении. Кстати, не так уж это было глупо придумано. Дети разных возрастов воспитывались вместе, учились уважать друг друга и работать вместе, несмотря на разницу в возрасте.
— Я польщена. Подумать только, ты меня помнишь!
— Ты сама напомнила о себе на похоронах. Если бы не они, то не знаю, вспомнил бы я тебя так быстро. Но я хорошо помню, как ты по утрам играла на органе.
— Фрекен Асп была не особенно сильна в этом. Да и пела она не так хорошо.
— А я никогда не забуду, как ты ее передразнивал, — сказала Ева. — Стоял возле дровяного сарая и пел во весь голос, даже не заметил, как она подошла к тебе сзади.
Мы рассмеялись воспоминаниям, вышли из машины и под продолжавшимся проливным дождем бегом направились к дому. Уютно светились окна на первом этаже, и слышался глухой лай. Внутри нас радостно приветствовал желтый лабрадор. Его особенно заинтересовали мои брюки. Уткнувшись носом в мою ногу, он интенсивно вдыхал в себя понятный только ему запах, как это делает дегустатор над бокалом тонкого бордо.
— Пахнет кошкой, — объяснил я ему. — Сиамской кошкой.
Я опустился в удобное кресло в ее уютной гостиной, а желтый пес улегся у моих ног. Ева позвякивала посудой на кухне, собирая чай. Она отказалась от всякой помощи.
Из окна на возвышенности видна была Бакка, и я понял, как удивилась Ева, заметив подъехавшую к имению машину. Но отправляться туда с незаряженным ружьем было довольно рискованно. Ведь неизвестно, кто и с какими целями приехал туда под самый вечер.
— Прошу. Горячий чай и только что испеченные лепешки. Псевдо домашние, конечно, потому что они были готовы еще до твоего прихода. Микроволновая печь — это благословение Божие, не правда ли? — и она поставила на стол передо мной большой серебряный поднос.
Я смотрел на нее, когда она разливала горячий чай. Высокая и изящная, почти с мальчишеской фигурой. Летнее солнце оставило полоску мелких веснушек на ее носу. Большие, ясные серо-голубые глаза, высокие скулы. У нее были длинные светлые волосы, мягко ниспадавшие к столу, когда она, склонив голову, наливала в чашку чай. «Она похожа на кого-то», — думал я, почти узнавая в ее лице черты, где-то уже виденные мною. Но где?