Слова. Миллионы слов, произнесенных здесь от имени приговоренных к смерти, обездоленных, взывающих к справедливости. От имени корпораций, судящихся с гражданами, причем проблемы всегда оказывались важнее, чем люди, требующие их решения. Поистине суд был их последним пристанищем.
Все здесь театрально, подумал он, зал — уснувший гигант, насытившийся сегодняшними жертвами и ожидающий нового дня, нового дела, которое будут обсуждать и решать в пользу истца или ответчика, героя или злодея, христианина или льва.
Он видел возвышающиеся над ним девять судейских кресел: все разной формы и высоты, каждое повернуто в свою сторону. Он улыбнулся: при всей педантичности прочих судебных отправлений этот разнобой кресел казался забавным; их никогда не выстраивали строго в ряд, и правильно. Ведь и решения единогласные и упорядоченные случались нечасто.
Он поднялся по ступенькам, ведущим к скамье, и медленно прошел за креслами, остановившись у центрального. Оно было повернуто влево. Он сел в кресло, не меняя его положения, просто глядя в том направлении, куда оно указывало, в сторону окон и фонтанов. Кресло показалось ему неуютным…
Она вошла в зал суда и остановилась у двери. Свет, отражаясь от фонтанов, отбрасывал блики на проходы и скамьи, выхватывал из мрака часть длинных медных перил, скользил по молчащим микрофонам, иногда достигая потолка.
В этой игре бликов выделялся один островок, почти постоянно освещенный каким-то невидимым глазу источником, — помост для свидетелей. Она почувствовала себя спокойнее, чем несколько минут назад, хотя знала, что это самообман. До того срыва, которому, славу Богу, не было свидетелей, она полностью владела собой. А потом произошло непонятное: словно из ее тела были выдернуты пробки и вся ее решимость и самообладание вытекли из него до последней капли, оставив после себя лишь дрожь и опустошение, странное чувство, как будто она вот-вот разобьется на тысячи кусков. Лори Роулс… Эта ужасная женщина послужила катализатором ее приближающегося краха… Господи, да она просто перевоплощение Кларенса, еще хуже, если такое возможно.
Она сосредоточила свое внимание на помосте, как на некой опоре. Приблизившись к нему, коснулась рукой его освещенной поверхности, затем — погруженной во тьму, словно проверяла, есть ли между ними разница.
Внезапно ей показалось, что она услышала какой-то шорох, что-то изменилось в очертаниях девяти черных кожаных кресел. Неужели центральное сдвинулось? Да нет, ей показалось, обычный обман зрения и слуха в темноте: шорохи казались угрожающими, очертания предметов — зловещими.
Нет, опять какой-то звук, на этот раз откуда-то сзади. Она медленно повернулась и посмотрела на ту часть зала, которая предназначалась для прессы: ничего. Она почувствовала, как ее охватила дрожь, и прислонилась к помосту, поникнув головой, с трудом держась на подкашивающихся ногах. Это произошло здесь…
Со стороны скамьи вновь донесся звук, как будто металлом задели за металл.
— Здесь есть кто-нибудь?
Никакого ответа.
Ее сумочка упала на пол. Она не стала ее подбирать…
Теллер, сидевший в затемненном секторе для прессы, на какую-то секунду заколебался: может быть, встать и показаться ей? Он вошел в здание следом за ней, использовав пропуск, выданный ему ранее как следователю по делу об убийстве Кларенса Сазерленда, и отметил, что ее встретила Лори Роулс. Он также отметил, что верховный судья Поулсон вышел из своего кабинета и проследовал в зал заседаний. Решив, что ему лучше всего проследить за верховным судьей, Теллер незаметно прошел следом за ним и увидел, как тот занял свое привычное место в кресле председателя. Ожидал ли он встретить здесь женщину, поведение которой было по меньшей мере странным? Скорее всего, нет. Он лишь намеревался подождать несколько минут, посмотреть, не затевает ли чего Поулсон, а потом тихонько выйти из зала и дождаться возвращения женщины, скрывшейся вместе с Лори Роулс в кабинете Поулсона. И вот они оба здесь. Было очевидно, что развязка этой загадочной, во многом грязной истории должна произойти там, где все началось, — в зале заседаний суда, где старшего клерка, убитого выстрелом из револьвера, нашли сидящим в кресле высшего судебного деятеля страны.
Теллер с каким-то внутренним содроганием, граничащим с тоской, подумал, что каким-то образом вторгается в святая святых душевных переживаний крайне смятенного существа. Женщина ударила по краю помоста стиснутыми кулаками и еле слышно, с отчаянием проговорила: