— Потрясен — очевидно, мягко сказано о реакции ваших коллег на происшедшее в суде?
— Пожалуй. Далее, я от имени верховных судей присутствовал на похоронах.
— Я прочла об этом в газетах. Интересно, почему они не явились на церемонию в полном составе?
— Из-за массы неотложных дел в суде, разумеется.
Она замялась, потом все же решилась:
— Может быть, судьи… не все, конечно… как бы поточнее выразиться… наверно, кое-кто из судей…
— Не пожелал приехать на кладбище из-за неприязненного отношения к Сазерленду? Лично я сомневаюсь…
— Тогда почему выбор пал на вас, судья Чайлдс? Разве вы больше остальных были связаны с ним по службе? Насколько я знаю, Сазерленд работал клерком у председателя суда Поулсона.
Чайлдс ухмыльнулся и швырнул ветошь на заваленный инструментами стол.
— Объяснение простое, мисс Пиншер, — 3.И.С.П.
— 3.И.С.П.?
— Звание Имеет Свои Преимущества. Я младший среди верховных судей. Поэтому спросили, есть ли желающие, и послали меня.
— Прямо как в армии.
— Один к одному.
— И все-таки каково ваше мнение о Сазерленде? — переспросила она. — Я стараюсь сложить из обрывков сведений и впечатлений хотя бы приблизительный его портрет.
— Кларенс? Загадочный был молодой человек, с двойным дном, если хотите. Вот почему воссоздать его настоящий облик — дело нелегкое. — В открытые двери ангара ворвался пронизывающий октябрьский ветер, сдув со стола наземь стопку спецификаций по двигателю. Чайлдс поднял с пола листки, бережно сложил и опустил в карман комбинезона. Посмотрев наружу сквозь раскрытую дверь, сказал: — Сегодня утром я собирался урвать часок для полета. Сожалею, но другого свободного времени у меня не предвидится, только час, мисс Пиншер. Учитывая это, может быть, продолжим нашу беседу на борту самолета?
— Вот этого? — спросила Сюзанна, тыча пальцем в ткань крыла.
— А что вас в нем не устраивает? «Пайпер Колт» 1964 года выпуска. Устойчивая, надежная машина. Впрочем, решайте сами.
— Да что вы, я с радостью… раз нет другого выхода…
Они полетели на север на высоте около двух тысяч метров. Чайлдс пространно рассказывал ей о машине: что на ней стоит двигатель «Лайкаминг», позволяющий развивать скорость до двухсот километров в час при рабочем потолке порядка четырех тысяч метров и дальности полета 520 километров.
Много лет назад, в годы своей юности, Сюзанна брала уроки вождения самолета и лишь немного не дотянула до получения прав. В нынешнем полете с Чайлдсом к ней возвращались ощущения той поры: переполняющее душу чувство полной свободы от земных пут и пьянящий восторг… Она посмотрела вниз, на землю, напоминающую доску для игры в монополию; точно пластмассовые кубики, толпились крохотные домишки и в прорезях шоссе сновали автомобильчики, будто по трекам, которые уместились бы у нее на ладони.
Чайлдс обернулся к ней:
— Нравится?
— Не то слово, — прокричала она в ответ, перекрывая гул мотора.
— В небе я — счастливейший из смертных, мисс Пиншер. Отсюда легче разбираться в земных делах, в перипетиях нашей жизни.
— Понятно, но моя задача — разобраться в смерти Кларенса Сазерленда.
— Я не забыл. Валяйте, спрашивайте.
— В суде его не любили. Кто конкретно?
Чайлдс усмехнулся, посылая машину в крутой левый вираж.
— Пора возвращаться, — сказал он.
— Из-за моего бестактного вопроса?
— Нет, из-за того, что время на исходе. У меня скоро деловое свидание. — Он скосил глаза, фиксируя показания приборов. — Так кто, спрашиваете, его не любил? Многие, по моим наблюдениям, очень многие.
— В том числе и вы?
— В том числе и я, не стану скрывать. Кларенс по сути своей был… я бы сказал, сильно испорченным отпрыском богатой семьи. Держался так, будто ему на роду было написано стать хозяином жизни — карьера, деньги и все прочее. Собственно, так оно и было: огромный капитал, большие связи, хорошая голова на плечах, симпатичная физиономия. Внешность неоперившегося птенца, незащищенного, ранимого мальчика с телом мужчины — вот за что его так любили женщины. Ну, и за огромное обаяние, этого у него тоже не отнять, мисс Пиншер.
— И за эти же качества вы его ненавидели?
Чайлдс посмотрел на нее изумленным взглядом.
— Ненавидел? Мне не за что было его ненавидеть! Невзлюбил — да, но ненавидел — ни в коем случае. Я вам скажу почему — потому что прежде всего испытывал к нему жалость.