— Теперь, мисс Пиншер, расскажите мне, чем вы занимались всю остальную неделю. Удалось поговорить с кем-либо из других судей?
— Нет, не удалось, ни с кем, кроме Чайлдса. Он, кстати говоря, считает, что убийца Кларенса Сазерленда — женщина, которую тот бесконечными похождениями толкнул на убийство из мести.
— Вы знаете, из бесед с рядом сотрудников Верховного суда у меня создалось то же впечатление.
Она откинулась на спинку кресла.
— А в действительности как вы это себе представляете: женщина проникает запросто, без помех, в Актовый зал Верховного суда и убивает старшего клерка, так что ли?
— Как известно, женщины способны на все, мисс Пиншер. О присутствующих, естественно, не говорят. Можно мне называть вас Сюзанна?
— Сделайте одолжение. Можете даже Кэнди, если вам так больше нравится.
— Как писал один местный поэт: «Кэнди очень хороша, только просит джин душа».
— Очень верное жизненное наблюдение. Послушайте, лейтенант, не в моих привычках отравлять чудесно начатый вечер, но человек отправился на тот свет, причем отнюдь не по собственной воле. Поэтому не пора ли нам вернуться к нашим делам?
Он обреченно кивнул, согласившись с приговором, но выпросив отсрочку исполнения, пока он не доест яблочный штрудель и не допьет кофе, который подали в стаканах, помещенных в серебряные филигранные подстаканники.
— Вот теперь я готов, — сказал он с довольным видом, похлопывая себя по животу. — Так, на ваш взгляд, прав Чайлдс относительно злоумышленницы, как любит выражаться мой начальник, или не прав? Вам тоже кажется, что Сазерленда прикончила одна из его дам?
— Вполне резонный вывод, с моей точки зрения.
— А личное отношение Чайлдса к Сазерленду?
— Скверное. Он сильно недолюбливал убитого, считая его одним из поколения «мягкотелых», по его собственному выражению.
— Оно и понятно: Чайлдсу такие ребята очень не по душе. Я ознакомился на неделе кое с какими материалами о нем: военный до мозга костей — упрямый, прямолинейный, не приемлющий перемен. Кстати, вам известно, что он вырос в крайней бедности? А я вот полагал всю жизнь, что Чайлдс и другие, кто добивается высокого положения в обществе, от рождения имеют все что нужно, чтобы выйти в люди.
— Ему можно верить. Он классический образец сверхуспешной биографии по-американски.
— Что есть, то есть. Мне попала в руки на днях серия очерков о нем в «Лайфе» — тех, знаменитых, Дэна Брейжера. Здорово написано!
Она согласно кивнула.
— Я эти очерки тоже прочла, готовясь к беседе с Чайлдсом. Между прочим, его отношения с Брейжером — целая повесть сама по себе, причем захватывающе интересная, — напомнила Сюзанна Теллеру прогремевшую по всей Америке историю фронтовой дружбы летчика и журналиста.
Командированный на корейский фронт агентством «Юнайтед пресс интернэшнл» Брейжер, как и Чайлдс, угодил в плен к северокорейцам в ходе одной из многочисленных стычек на передовой. Его отправили по этапу в глубь страны, где он оказался в одном с Чайлдсом лагере для военнопленных. За полгода заключения Чайлдс подготовил и осуществил побег группы из пяти человек, одним из которых стал Брейжер. Совместные скитания до выхода к своим сдружили их накрепко, они стали неразлучны, как бывает только на войне. По возвращении из плена Брейжер получил практически исключительное право качать рассказы от первого лица у героя номер один корейской войны. Напечатанная в «Лайфе» серия очерков, собственно, и представляла собой одну из форм вознаграждения за тесную дружбу с Чайлдсом.
Плен, однако, не прошел для Брейжера даром: после войны его свалила тяжелая болезнь — прямое следствие пребывания в лагере. Ему ампутировали ногу, через год пришлось отнять и вторую, в результате чего он был вынужден оставить журналистику и теперь, согласно имеющейся у Сюзанны информации, коротал свои дни в безвестности где-то в Сан-Франциско.
— Я слышал, Чайлдс помогает ему материально? — спросил Теллер.
— Сейчас не знаю, а раньше помогал. — Долгие годы Морган Чайлдс ежемесячно высылал чек Дэну Брейжеру, но анонимно, щадя его самолюбие. Об этом стало известно прессе, пошли многочисленные статьи о верности и благородстве Чайлдса, которые еще выше подняли его репутацию героя, добавив к его портрету такие качества, как щедрость, скромность и бескорыстие.