— Да… вы правы… он был совсем молодым человеком…
— Теперь он труп молодого человека, — голос Лори звучал холодно, лицо обратилось в лед. — Если у вас нет больше вопросов, то с меня достаточно, давайте кончим на этом разговор о Кларенсе Сазерленде.
— Прошу простить мое бестактное вмешательство в ваши личные отношения.
— Отчего же, у вас такая работа, и все-таки… — Лори уставилась в стол, потом подняла взгляд с наложенной, точно грим, улыбкой на лице: — Отчего же, мисс Пиншер. Это я должна извиняться перед вами… Я — человек взрослый, в подтверждение сего факта имею диплом и худо-бедно работаю клерком у члена Верховного суда. Так что уклоняться от вопросов мне не пристало ни с какой точки зрения: приступайте к делу, задавайте любой вопрос, я постараюсь отвечать в меру доступной мне правдивости.
Сюзанна взяла у официанта счет.
— Будь по-вашему, Лори. Итак, вопрос первый: вы убили Кларенса Сазерленда?
Лори ринулась было ответить сразу, но не нашла нужных слов, сбилась и с кривой усмешкой ответила:
— Разумеется, нет.
— Прекрасно. Кто мог его убить, имеете представление?
— Ни малейшего.
— Есть кто-нибудь на примете? Хотя бы как рабочая гипотеза?
— Боюсь, нам не хватит времени.
— Так его не любили?
— Точнее сказать, ненавидели.
— Но не вы лично?
— Не зря говорят, что от любви до ненависти — один шаг, а подчас и его нет.
— С вашей точки зрения, Лори, его убила женщина? Одна из тех, кого он заставлял страдать, как, несомненно, мучил и вас?
— Не знаю, нас у него была чертова уйма. Хотя и мужчин, кто ненавидел его смертельно, тоже хватало.
— Обманутые мужья?
— По большей части, но я не имела в виду конкретно их. Честно говоря, — голос ее зазвучал намного увереннее, но и доверительней, — для меня большая загадка, как Кларенс вообще исхитрялся усидеть на месте старшего клерка.
— Даже так? А в моем представлении, несмотря на все недостатки, работником он был отличным: знающим, исполнительным, толковым.
— Не спорю, всеми этими качествами он обладал сполна, да и вообще среди моих знакомых мужчин был одним из самых умных и эрудированных. Но и садист был порядочный, тем и восстанавливал против себя людей. Что он вытворял… как бывал жесток без всякой причины… даже свое начальство изводил… Мы, остальные сотрудники, ждали, что Поулсон вот-вот его уволит, но так и не дождались.
— В чем же, по-вашему, причина такой непробиваемости?
Лори заколебалась.
— Судья Поулсон — джентльмен, да и как человек высоко порядочен. Хотя и он, между нами говоря, не лишен слабостей. Так вот Кларенс, многие поговаривают, умел играть на этих слабостях, не давая себя уволить.
— О каких слабостях идет речь?
Лори удивленно пожала плечами:
— Кларенс, очевидно, знал такие вещи о Поулсоне, которые при огласке могли бы скомпрометировать судью. Что это за вещи, мне неизвестно. — Говоря это, Лори не была с Сюзанной до конца откровенна. Ее мысли влекло назад, к тому вечеру в здании суда, когда они с Кларенсом сидели одни у нее в кабинете. Она, помнится, только что кончила знакомиться с написанным им заключением по одному делу…
— Завидую я тебе, — призналась она тогда.
— Чему именно?
— Умению разобраться в сложнейшем деле, например этом, быстро разложить его на части и снова свести воедино — кратко, доходчиво и грамотно. Молодец!
Он рассмеялся:
— Много ли для этого нужно? Соответствующее сочетание генов, незаурядный интеллект, обостренное чутье, врожденный талант и инстинкт выживания на уровне шестого чувства — только и всего.
— Ты, однако, самоуверен. А вот судье Коноверу ты кажешься совершенно другим, — поддела его Лори, подкатываясь поближе в кресле на колесиках, чтобы увидеть, чем он так увлечен. Так и есть, читает одну из многочисленных справок по делу об абортах «Найдел против штата Иллинойс».
— Что ты еще хочешь мне сообщить?
— Судья Коновер, я говорю, считает тебя грубым, беспринципным и черствым, даже жестоким.
Оторвавшись от справки, Кларенс улыбнулся ей холодно и жестко. Потом откинулся в кресле, закинув руки за голову:
— Ах, судьи, судьи… Плюхаются утлым задом в пожизненно подставленные им начальством кресла, а того не разумеют, что это всего-навсего итог убого прожитой жизни: политически благонамеренных выступлений, встреч с нужными людьми, писаний в правильном, угодном администрации духе. И эти приспособленцы, напялив черные мантии, творят законы — во время, свободное от ссор с женой, заискивания перед очередным сенатором и визитов к своему психиатру.