— Простите меня, мсье Пуаро, но я не вполне вас понимаю.
— Я и сам не вполне себя понимаю, — сказал Пуаро. — Я ничего вообще не понимаю, и, как вы могли заметить, это меня тревожит. — Он с глубоким вздохом склонился над столиком, разглядывая обуглившиеся клочки бумаги. — Мне сейчас крайне необходима, — бормотал он себе под нос, — старомодная шляпная картонка.
Доктор Константин совсем опешил, не зная, как отнестись к такому необычному желанию. Но Пуаро не дал ему времени на расспросы. Открыв дверь, он позвал из коридора проводника. Проводник не заставил себя ждать.
— Сколько женщин в вагоне?
Проводник посчитал на пальцах:
— Одна, две, три... Шесть, мсье. Пожилая американка, шведка, молодая англичанка, графиня Андрени, княгиня Драгомирова и ее горничная.
Пуаро подумал:
— У них у всех есть картонки, не правда ли?
— Да, мсье.
— Тогда принесите мне... дайте подумать... да, именно так, — принесите мне картонку шведки и картонку горничной. На них вся моя надежда. Скажете им, что они нужны для таможенного досмотра или для чего-нибудь еще, — словом, что угодно.
— Не беспокойтесь, мсье, все обойдется как нельзя лучше: обеих дам сейчас нет в купе.
— Тогда поторапливайтесь.
Проводник ушел и вскоре вернулся с двумя картонками. Открыв картонку горничной, Пуаро тут же отбросил ее и взялся за картонку шведки. Заглянув в нее, он радостно вскрикнул и осторожно извлек шляпы — под ними оказались проволочные полушария.
— Вот что мне и требовалось! Такие картонки производили пять лет назад. Шляпка булавкой прикреплялась к проволочной сетке.
Пуаро ловко отцепил обе сетки, положил шляпы на место и велел проводнику отнести картонки назад. Когда дверь за ним закрылась, он повернулся к доктору:
— Видите ли, мой дорогой доктор, сам я не слишком полагаюсь на всевозможные экспертизы. Меня обычно интересует психология, а не отпечатки пальцев или сигаретный пепел. Однако в данном случае придется прибегнуть к помощи науки. В этом купе полным-полно улик, но как поручиться, что они не подложные?
— Я не вполне вас понимаю, мсье Пуаро.
— Ну что ж, приведу пример. Мы находим женский носовой платок. Кто его потерял, женщина? А может быть, мужчина, совершивший преступление, решил: «Пусть думают, что это — дело рук женщины. Я нанесу куда больше ран, чем нужно, причем сделаю это так, что будет казаться, будто некоторые из них нанесены человеком слабым и немощным, потом оброню на видном месте женский платок». Это один вариант. Но есть и другой. Предположим, что убийца — женщина. И тогда она нарочно роняет ершик для трубки, чтобы подумали, будто преступление совершил мужчина. Неужели мы можем всерьез предположить, будто два человека, мужчина и женщина, не сговариваясь, совершили одно и то же преступление и притом каждый из них был так небрежен, что оставил нам по улике? Не слишком ли много тут совпадений?
— А какое отношение имеет к этому картонка? — все еще недоумевая, спросил доктор.
— Сейчас расскажу. Так вот, как я уже говорил, все эти улики — часы, остановившиеся в четверть второго, носовой платок, ершик для трубки — могут быть и подлинными, и подложными. Этого я пока еще не могу определить. Но есть одна, на мой взгляд, подлинная улика, хотя и тут я могу ошибиться. Я говорю о плоской спичке, доктор. Я уверен, что ее зажег не мистер Рэтчетт, а убийца. И зажег, чтобы уничтожить компрометирующую бумагу. А следовательно, в этой бумаге была какая-то зацепка, которая давала ключ к разгадке. И я попытаюсь восстановить эту записку и узнать, в чем же состояла зацепка.
Он вышел из купе и через несколько секунд вернулся с маленькой спиртовкой и щипцами для завивки.
— Это для усов, — объяснил Пуаро, тряхнув щипцами.
Доктор во все глаза следил за ним. Пуаро распрямил проволочные полушария, осторожно положил обуглившийся клочок бумаги на одно из них, другое наложил поверх и, придерживая оба полушария щипцами, подержал это сооружение над пламенем спиртовки.
— Кустарщина, что и говорить, — бросил он через плечо, — но будем надеяться, что она послужит нашим целям.
Доктор внимательно следил за действиями Пуаро. Проволочные сетки накалились, и на бумаге начали проступать еле различимые очертания букв. Буквы медленно образовывали слова — слова, написанные огнем. Клочок был очень маленький — всего три слова и часть четвертого: «...мни маленькую Дейзи Армстронг».
— Вот оно что! — вскрикнул Пуаро.
— Вам это что-нибудь говорит? — спросил доктор.