Нет, конечно, нечто странное в смерти вот этого конкретного человека было.
Алик встал с дивана и пошел на кухню: чайник свистел изо всех сил, намекая, что еще немного — и пойдет на взлет.
Спокойно, сказал Алик на пороге кухни, помощь уже близка. Помощь уже рядом.
Надо будет спросить у кого-то из медиков: тех, кто разговаривает с неодушевленными предметами, сразу забирают в дурку или сперва подвергают обследованию?
Алик выключил газ под чайником и сел на табурет.
Странное состояние. Ты сидишь перед телевизором, пережидая программу местных новостей и предвкушая просмотр какого-нибудь фильма, чайник стоит на огне, бутерброды уже сделаны и ждут своей очереди. Собственно, ты даже не сидишь перед телевизором — так, присел на минуту. Или даже не присел — остановился на мгновение, прежде чем вернуться на кухню, забрав оставшуюся с обеда на столе посуду, — как Марик Гинзбург, ведущий новостей, вдруг сообщает, что вот буквально только что… Ну час назад. Ну пару часов назад, если быть совсем точным, у себя в кабинете был найден убитым Валентин Николаевич Ларенко, предприниматель, депутат, филантроп…
Вот после этого ты обнаруживаешь, что сидишь на диване и, не отрываясь, смотришь на экран телевизора. А там — неслыханное дело — уже показывают результаты съемок места происшествия.
В сам кабинет телевизионщиков не пустили, понятное дело. Съемка ведется из приемной, сквозь распахнутые двойные двери. Тяжеленные, насколько помнил Алик. Пространство между ними — это как бы тамбур. Размером почти с лифт стандартной девятиэтажки. Обе двери обиты кожей — Ларенко на таких вещах не экономил.
По большей части экран занимают спины и затылки сотрудников милиции и прокуратуры, но время от времени открывалась и общая картина. Письменный стол хозяина, пристроенный к нему стол для совещаний с шестью, кажется, стульями по бокам. Тела не видно, оно, похоже, лежит на полу, а вот карабин — тот самый карабин «сайга» — виден хорошо. Улегся на самом краю письменного стола, вдоль края. На самом краю и ровнехонько вдоль края.
А Марик Гинзбург продолжал вещать за кадром, что тело было обнаружено сотрудниками фирмы погибшего, что дело возбуждено по статье «доведение до самоубийства». Пауза. Наверное, для того чтобы слушатель осознал всю глубину сказанного. Потом на экране появился прокурор области и сообщил, что да, возбуждено по «доведению до», хотя и рассматриваются разные версии. Дело взято под контроль Генпрокуратурой и министерством.
Оно и понятно, кивнул прокурору Алик, не каждый день такие серьезные люди умирают таким вот красочным образом…
Прокурор пообещал дело расследовать быстро, Марик сообщил, что обязательно обнародует новую информацию, если она появится…
Марик — он такой. Он обнародует. Автор бессмертной оговорки по поводу приезда в Город главы Украинской автокефальной церкви. По версии Гинзбурга, к нам в тот раз приехал глава украинской автофекальной церкви. Марик может сказать что угодно. Главное, не мешать. Да.
Вот тогда, сидя перед телевизором, Алик и подумал о выстреле. О карабине. «Бабах!» и все такое… Потом засвистел чайник, возвращая Зимина к реальности.
И правильно сделал.
Нечего пялиться в телевизор. Совершенно незачем. Потому что Алику Зимину не светит писать статью по этому делу. О таких серьезных людях пишут люди тоже серьезные. А Зимин к этой категории не относился.
Он и с покойным-то пересекся совершенно случайно: предпринимателю и филантропу пришла в голову идея выпускать газету, печатный орган родного авторынка, обратился он по дружбе к шефу Алика с просьбой прислать кого-нибудь, чтобы макет соорудить. Ну шеф и послал кого не жалко.
Алика вот и послал.
Хотя потом оказалось, что поездка выдалась совсем приличная. Ларенко организовал экскурсию по своему рынку, по стекольно-зеркальному заводику, угостил обедом со своего стола и очень неплохо заплатил за мелкую, в общем, работу.
Что-то такое было в этом Валентине Николаевиче… Эдакое добротное. Не доброе — идите на фиг со своей добротой в суровое постсоветское время — добротное. Сам он, Ларенко, был мужчиной крупным, серьезным, но без всяких гаек на пальце и цепуры на шее. Офис свой организовал не где-нибудь в центре Города, а на только что засыпанном болоте, возле недавно возведенного заводика и рынка. Обед, которым накормили Алика, был почти домашним, его подавали в небольшом кафе-вагончике возле офиса. Семейный обед, без всяких там консервов: борщ, каша, котлеты, компот. Сам депутат-предприниматель сидел, кстати, рядом и вкушал от того же борща с котлетой.