— Сегодня — полная луна, — улыбнулась она мне, — Очень опасное время. И ментовскую охрану сняли, жди беды.
До сегодняшнего вечера у нас после семи дежурили правоохранители из ближайшего отделения, но русский директор ресторана решил от их услуг отказаться, сославшись на непомерные затраты, которые якобы не окупались.
Я поддакнула Ларисе, не вступая в доверительную беседу, и прошла через зал в раздевалку. Зал был почти пуст, не считая парочки толстопузых немцев, посасывающих пиво около окна. В центре под потолком в сетке болтался неизменный муляж акулы. Сделанный так натурально, что гости верили — это настоящая чучело, а саму рыбину выловили в Красном море. В широко раскрытой пасти хищницы торчал ряд острых зубов, пара из них сломана, будто рыбина вгрызлась в кого-то, но не смогла раскусить.
Морской романтикой был пропитан весь интерьер, заточенный под трюм корабля. Но меня ожидала отнюдь не романтика. В коридоре, ведущем в раздевалку, я столкнулась с Павликом. Он уже переоделся в фирменную черную футболку с акулой на груди и шагал к барной стойке. Подмигнул мне многозначительно. Высокий, худощавый, большие глаза, опушенные густыми ресницами, волевой подбородок и слегка капризный чувственный рот. Добавьте к этому образу мягкий бархатный голос с хрипотцой, и портрет мачо ресторанного разлива готов. Павлик наводил на мысль о локомотиве, который тянет за собой вместо вагонов бесконечную череду любовниц. Сейчас за ним следовал Гриша. Мой личный враг, которого я ненавидела практически с первого дня работы здесь, который сделал все, чтобы погрузить меня в это состояние ненависти. Гриша — это не имя, а кличка, производная от фамилии Григорьев. Роста он был такого же, как и Павел, но шире того раза в два; мощный живот прикрыт кожаным фартуком. И если Павлик вполне мог примерить на себя роль провинциального героя-любовника, то Гриша напоминал жирного зарвавшегося кучера. Его кабаньи глазки скользнули по мне равнодушно. Понятно — я, к счастью, не имею для него промыслового значения, как он недавно выразился. Встретить двух барменов на пути в раздевалку — это к чему? К прибыли, не иначе, взбодрила я себя. С чаевыми мне не везло. «Слишком вид у тебя гордый, — объясняла мне Влада, одна из коллег. — Такой вид, что самой впору чаевые раздавать».
В раздевалке, к счастью, никого не было. Мужчин и женщин здесь отделял друг от друга только ряд шкафов, между которыми располагались скамейки. Слабый барьер для похоти. А ее тут было через край. Когда я впервые попала сюда, сначала, по наивности, полагала, что так и надо. Можно спрятаться от любопытных взглядов за шкафом. Но на деле все оказалось не так просто.
Пришлось не прятаться, а отбиваться. В первую очередь от Гриши. Не хотелось портить отношения, только ступив на арену ресторанного бизнеса, но пришлось выбирать: либо ты идешь на поводу у озабоченного существа, не привыкшего к отказам, либо становишься его врагом, либо увольняешься. Я выбрала второе. За что и получила свою порцию неприятностей. Гриша мстил изощренно. Когда ты попадаешь в незнакомую среду, пытаясь адаптироваться, то особенно нуждаешься в поддержке, а если вместо нее получаешь подножки на каждом шагу, то жизнь твоя превращается в ад. Гриша организовал такой персональный ад для меня. В ресторане это просто. Не так вышла, не так вымыла бокалы, не так обслуживаешь гостей. В этом он был дока. Мастерски умел выставить любого (или скорей — любую) неумехой. Если бы моя самооценка зависела от Гриши, мне впору было бы подыскать себе подходящую веревку или яд. Как ни странно, помог философский факультет, приучивший абстрагироваться и подниматься над действительностью. А действительность легко ломала все стереотипы, по-кастанедов-ски сдвигала точку сборки, отвергая все выстраданные философами постулаты. Грубая действительность в лице неутомимого бармена Олега Григорьева, по прозвищу Гриша. При этом Григорьев был давно и счастливо женат и являлся примерным отцом двух очаровательных дочек.
Трудно найти человека, который мысленно не совершил бы убийство. Я совершала его бессчетное количество раз, и каждый раз моей ментальной жертвой становился Григорьев. Я осознавала, что это неправильно, что я множу негатив, которого в этом мире хватает и без моих эмоциональных всплесков, но ничего не могла с этим поделать. Потому что Гриша стал для меня олицетворением зла и несправедливости — он правит бал, а я вынуждена довольствоваться ролью на этом его балу.
В какой-то момент моя к нему ненависть достигла апогея — я мечтала, чтобы высшие силы избавили меня от этого человека. Они мой молчаливый призыв до поры игнорировали, но через какое-то время жизнь мне все-таки облегчили. Я искала противоядие и нашла его в лице Дитера, немецкого директора нашего ресторана. Неожиданная симпатия принесла в мою грустную жизнь некоторые бонусы. Немец нередко приглашал меня к себе за столик, не обращая внимания на злобные взгляды Григорьева. Помогло мое знание немецкого и общие интересы — Дитер любил порассуждать о трудах Канта, Фейербаха, Хайдеггера, Шеллинга.
Вероятно, директору нравилось во мне сочетание женственного облика и мужского склада ума, а может, он видел во мне свою женскую ипостась Аниму[4] (если верить Карлу Юнгу), впрочем — не мне судить. Дитер, как и Гриша, был бабник еще тот, но по сравнению с Григорьевым — просто образец благородства. Отказ со стороны предмета вожделений его не злил, а скорее, наоборот, вызывал определенное уважение к этому предмету. Дитеру не надо было подтвержать свое реноме — во всяком случае за счет зависимых от него служащих. Мне с ним было интересно, ему — со мной. И на волне этого интереса я балансировала, как опытный серфингист на гребне волны. На самом деле опыта общения с мужчинами у меня в активе было совсем не много — одно неудачное замужество, пара-тройка платонических поклонников — вот и все. Но Гриша, приметив благосклонное отношение ко мне директора-немца, в конце концов счел за благо со мной не связываться. Я получила свой тайм-аут и немножко успокоилась.
Но до сих пор при виде Гриши я испытывала такой дискомфорт, будто неожиданно проглотила живую змею и теперь эта тварь орудовала внутри, копошась в моих внутренностях.
— Смотри, свежее мясо! — Павлик повернулся к Грише, плотоядно ухмыляясь. Я уже переоделась и при полном параде — фирменной футболке с коротким рукавом, такой же, как у барменов, только на несколько размеров меньше, и черной юбке выше колена — подошла к барной стойке. Восклицание относилось не ко мне.
— Ага, а вы — два мясника, — скривилась Влада, официантка, с которой мне предстояло коротать эту смену — с семи вечера до трех ночи. Влада, высокая стройная девица за тридцать, со смоляной косой до бедра — не красавица, но чертовски мила и может себе позволить подобную реплику, поскольку числится в стареньких, так же как и я. У нас тут своего рода дедовщина, как в армии. Мы обе проработали здесь больше года, что давало нам определенные преимущества. Плюс бойцовские качества, присущие нам обеим, которые не раз и не два нас выручали. Потому что мы, в отличие от Гриши, начальства не боялись.
— Завидуешь? — недобро зыркнул на нее Гриша. Я напряглась. Как бы не пришлось заступаться за подругу — Гриша заводился с полоборота.
— Да нет, умиляюсь, — фыркнула Влада и не спеша двинулась к посетительнице, прихватив меню. Хотя по виду гостьи было понятно, что кроме воды или в лучшем случае сока она вряд ли что-то сама себе закажет.
Взгляды Гриши и Павлика устремились в ту же сторону. Но объектом их интереса была не Влада, а девица, к которой она направлялась. Птичье личико, остренький носик-клювик, пухлые губки (издержки профессии или помощь пластического хирурга), зато фигурка вполне модельная, да и ее обладательница не слишком потасканная еще, в силу возраста.
В нашем ресторане она, судя по всему, в первый раз, значит — Гришу точно не минует. Ну а Павлику, скорее всего, достанется секонд-хенд, после Гриши.
4