В начале четвертого утра мы, наконец, разъехались по домам. Галина повезла пьяного хнычущего Крокодила Гену на своем «бентли», меня, Эльвиру и Владу доставил до дома Костик. В ресторане оставались Безумный Макс и уборщики. Рая и ее муж Петя могли покинуть заведение, когда справятся с посудой и уборкой. Кассирша Лариса укатила на такси. Дольше всех обязан был оставаться Макс — до десяти утра, пока его не сменит напарник.
К одиннадцати мне нужно было сюда вернуться — одна из коллег попросила подменить ее на следующий день. Мы старались не практиковать две смены подряд, ночную и дневную, но отказать подружке я не смогла, хотя и устала безумно. Очутившись дома, я с трудом заставила себя принять душ и рухнула спать.
Обычно после вечерней смены, длившейся с семи вечера до трех утра, я спала как минимум до двух дня, а тут пришлось подорваться в десять. Я не услышала будильник! Ужас! На сборы мне хватило пятнадцати минут. Накрашусь на работе. Хорошо, что лето на дворе — сарафан, легкая кофта и босоножки — вот и все облачение, не считая нижнего белья.
И все-таки я опоздала на целых десять минут. Главное, не попасться на глаза начальству — могут устроить разнос, а то и премии лишить. Но опасалась я напрасно. У входа в ресторан притулилась характерная машина с мигалкой и прочими атрибутами правоохранительной власти. Сами же правоохранители в количестве трех плечистых хлопцев в полицейской форме топтались около машины. Двоих из них я раньше уже видела. Неужели Дитер вернул ментовскую охрану? Но в такую рань?
— Девушка, вы куда? — окликнул меня рослый сержант, когда я открывала входную дверь.
— На работу.
— А работаете кем?
— Официанткой. У меня смена с одиннадцати.
— Что ж, проходите, — как будто с сожалением разрешил он. — Только вряд ли вам сегодня придется работать.
— Да что происходит? — удивилась я, заходя внутрь.
В гардеробе мелькали незнакомые лица. Впрочем кое-кого я узнала, как же: менты, которые дежурили в ресторане не одну ночь. Наша «крыша». Один из них, Илья, со мной поздоровался. Кличка у него была «Илья Муромец Засушенный» — хороший парень, только рост подкачал.
— Илья, привет! Что случилось?
— Случилось. Пойдем, сама увидишь.
Я послушно проследовала за Муромцем через зал в коридор с морскими пейзажами на стенах. Илья тормознул как раз около холодильника — дверь нараспашку — кивнул, я заглянула внутрь, повинуясь его жесту. На кафельном полу в холодильнике, чьи размеры были равны небольшой комнатке (метров десять квадратных), в окружении осколков лежал Гриша. Рядом растеклась мутная лужа. То ли вино, то ли кровь, то ли зловещий коктейль. У ног Григорьева валялась разбитая голубая бутылка с этикеткой джина. «Bombay Sapphire». Теперь до меня дошло, откуда этот слабый хвойный запах. Странно было только то, что у нас этот джин не продавался. Наши рестораторы предпочитали более дешевый вариант — традиционный «Гордоне».
Гриша не двигался и не дышал. Я почему-то вспомнила, как он хвастался, что, будучи в одной экзотической стране, попробовал мозг обезьяны. Бедное животное!
«В круглом столе проделана специальная дырка, — живописал Гриша, — снизу просовывают в эту дырку голову обезьяны. Специальным молоточком разбивают черепную коробку, появляется мозг — вот его-то и надо съесть. Сырым, еще теплым, специальными ложками». Гриша с аппетитом съел, чем очень гордился.
Сейчас он, точнее его тело, лежало на полу ресторанного холодильника. Мозг Гриши никто не ел, но у меня мелькнула ассоциация с круговоротом в природе — кого-то ты, кто-то тебя. Но все равно не верилось, что он умер. Казалось, сейчас встанет, отряхнется и метнется за барную стойку — гонять официанток и клеить проституток. Не встал. И никогда уже не встанет.
— Ой, — по-детски вырвалось у меня.
— Не ой, а жмур у вас, — строго констатировал Илья Муромец Засушенный, — Стоило нас задвинуть — и вот, пожалуйста, первая ласточка, в смысле труп.
«На что намекает, интересно? — подумала я, морщась. — Еще будут, что ли? Жмуры? Это что, месть такая за отказ от их крыши?»
Не сами ли менты подстроили, обидевшись на директора ресторана, что лишил их привычного заработка? Ну нет, слишком уж изощренная месть получается.
— Да не парься, — успокоил меня Илья. — Судя по всему, несчастный случай. Дверь-то была заперта изнутри. Видимо, перебрал плюс усталость. Уснул, бедолага, и замерз. Может, стоя уснул, ударился головой — там острый штырь торчал из полки — и о кафельный пол. Но если б мы дежурили, такого никогда бы не произошло. Зуб даю.
Несчастный случай. Ага. СМИ нас хорошо проинформировали в плане ментов. Им лишние висяки ни к чему. Так что несчастный случай для них — самое то, заморачиваться не надо. Но мне что-то внутри подсказывало: это совсем не несчастный случай.
— А кто обнаружил? — полюбопытствовала я.
— Да Витек, когда пошел открывать.
— Во сколько?
— В десять.
Вопрос был риторический. Я знала, что первым после ночной смены холодильник открывает повар. Примерно за час до начала работы ресторана. К холодильнику имели доступ только повара и бармены, остальные в святая святых не допускались, только в сопровождении. Даже уборщица мыла там пол только в присутствии барменов. Видимо, начальство опасалось «крысятничества». Посему воровали только повара и бармены, вынося массивными сумками продукты и выпивку. Ни портье, ни кассир к холодильнику не допускались — поэтому и Безумный Макс, и Лариса, закончив смену, спокойно переоделись и ушли. По их словам, они и представить не могли, что в холодильнике остался замерзать Григорьев. Ах, если бы знали…
Допрос нас не миновал. Вызвонили Эльвиру и Владу, всех, дежуривших в прошлую ночь. Примчалось начальство — русский директор и немецкий.
Следователь лет тридцати, с аскетичным изможденным лицом, навевавшим мысли о средневековой инквизиции, вызывал нас по очереди. Беседовал с нами прямо в ресторане, сидя за столиком и попивая кофе. Один допрашиваемый — одна чашка. Каждый выдавал ему подробности, что помнил. У всех было одинаковое ощущение — это кошмарный сон, который вот-вот закончится. Но сон не кончался.
Я в подробностях вспоминала события прошедшей ночи, умолчала только про бокал, который Пашка собирался отнести Грише для согрева. Зачем подставлять коллег? Вскрытие покажет. Труп Гриши увезли только около пяти вечера. Ресторан, естественно, для посетителей закрыли.
Страсти улеглись примерно через неделю. У нас снова маячила полицейская охрана. Директора возмущались — тариф на услуги правоохранителей поднялся чуть не в два раза. На смену Грише пришел новый бармен, парнишка с театральным образованием. Стали появляться свежие темы для разговоров, кроме бесконечных обсуждений судьбы бедного Григорьева.
Первоначальная экспертиза, как поделился со мной тот же Илья Муромец, никакого криминала не показала. Сердечная недостаточность. Определенное количество алкоголя в крови, при котором человек мог заснуть и не проснуться на морозе. В Таиланде вон народ погибает при температуре двадцать градусов тепла, так что Гриша, приняв на грудь, для согрева, вполне мог заснуть и не проснулся при плюс пяти. Ведь в холодильнике он пробыл часов шесть. Достаточно, чтобы заснуть навсегда. А если его накрыл сердечный приступ, так и вообще все ясно.
Мотивов копаться в этой истории глубже у меня не было. К Грише я относилась без пиетета, терпела его по мере необходимости. Но стимул все-таки появился. Внезапно, вместе с посетителем, которого привел Дитер. Сначала я решила, что это очередной немец из на-чальской свиты. Но реальность развеяла очередную иллюзию, когда Дитер подозвал меня к своему столику, где третьим восседал русский директор Василий Никифорович, он же Кефир (за кулисами, для персонала).
— Знакомься, Элис, — обратился ко мне Дитер, — Виктор Львовский, журналист. — Немец тут же приложил палец к полным губам, давая понять, что информация конфиденциальная.
Виктору было лет тридцать пять. Скуластый, крупноносый. Большие серые глаза, уголки чуть вниз, что придавало ему легкое сходство с грустной породистой собакой, которая знает больше, чем показывает, но как раз знания и являются причиной ее грусти. Взгляд пытливый, настороженный и вместе с тем какой-то детский.