Вчера, когда он вошел туда, старик лежал у противоположной стены — бесформенная туша. Вокруг шеи все еще обвивалась веревка, хотя сыновья перерезали ее, как только вошли в комнату.
— Нам пришлось перерезать веревку, — пояснял Алан, — иначе мы не смогли бы войти. Мы сбили засов ломом, но и тогда войти не удалось. Отец привязал один конец веревки к дверной ручке, прежде чем… прежде чем покончить с собой. Потом он перебросил веревку через балку потолочного перекрытия… Даже взломав дверь, мы не могли ее толком открыть, потому что тело натягивало веревку. Мы чуть-чуть приоткрыли дверь, перерезали веревку и только тогда смогли попасть внутрь.
— Кто из вас перерезал веревку? — спросил Карелла.
— Я, — сказал Алан.
— Как вы поняли, что дверь держит веревка?
— Когда нам удалось немного приоткрыть дверь, мы увидели, что отец висит в петле. Я просунул руку в щель и перерезал веревку ножом.
— Ясно, — сказал Карелла.
Снова оказавшись в этой комнате, Карелла пытался представить себе, что же здесь произошло на самом деле. Труп увезли в морг еще вчера, но в комнате все осталось как было.
Окон там не имелось.
Потайных ходов тоже. Карелла вчера проверил это самым тщательным образом. Стены, пол и потолок отличались завидной прочностью. Дом был возведен в те далекие времена, когда строили не на годы, а на века.
Стало быть, в комнату можно попасть только через дверь, размышлял про себя Карелла.
А дверь была заперта.
Изнутри.
Значит, самоубийство?
Выходит, что старик и впрямь привязал один конец веревки к дверной ручке, перебросил веревку через балку, залез на стул, завязал петлю, просунул в нее голову и оттолкнул стул. Шея не была сломана. Смерть наступила от медленного удушья.
Спору нет, тяжесть тела могла помешать трем братьям попасть в комнату. Но такого веса недостаточно, чтобы трое дюжих молодцов не сумели открыть дверь. Карелла вчера проконсультировался с экспертами. Сэм Гроссман, начальник лаборатории криминалистики, доказал это как дважды два, вставляя по ходу доказательства такие словечки, как рычаг, равновесие и точка приложения сил. Если бы дверь не была заперта изнутри, сказал он, сынки сумели бы ее открыть, пусть даже к дверной ручке привязана веревка, на другом конце которой болтается тучный старик.
Значит, дверь была действительно заперта.
Все говорило об этом. Например: когда в ход пустили ломик, скоба оказалась вырванной из косяка, следовательно, дверь была заперта самим стариком.
— Нам пришлось воспользоваться ломиком, — сказал Алан. — Сначала мы хотели открыть дверь руками, но Марк понял, что она заперта изнутри, и побежал в гараж за ломом. Мы вставили его в щель и сорвали засов.
— А потом?
— Потом Марк попытался открыть дверь. Он никак не мог взять в толк, почему у него ничего не получается — засов-то мы сорвали. Мы снова сунули ломик в проем, надавили — и тогда… тогда мы увидели отца. Остальное вам уже известно.
Значит, дверь была заперта.
Значит, самоубийство.
Самоубийство ли?
Что же теперь делать? Не посылать же письмо Джону Диксону Карру![8]
Возле двери еще валялись щепки. Карелла медленно двинулся на первый этаж.
Кристину Скотт он застал в маленькой гостиной, окнами выходившей на реку Гарб. У этих людей какие-то ненастоящие имена, подумал Карелла. Они словно сбежались сюда из дурацкой салонной пьесы на английский манер. Все они какие-то выдуманные. Но старик и в самом деле покончил с собой. Тогда какого дьявола я трачу время, допрашивая их и дыша плесенью в кладовке без окон?
— Детектив Карелла? — осведомилась Кристина.
Деревья вдоль реки пылали ярко-красным и желтым. На их фоне женщина выглядела какой-то блеклой. Она была пепельной блондинкой, но возникало впечатление, будто ее волосы вовсе бесцветны. Голубые глаза бледного пастельного оттенка казались выгоревшими. На лице никакой косметики. Белое платье. На шее простое яшмовое ожерелье.
— Как вы себя чувствуете, миссис Скотт?
— Гораздо лучше, благодарю вас. — Она взглянула на пылающие деревья. — Это мое любимое место, вот здесь. Тут я встретила старика, когда Дэвид впервые привел меня в дом.
Кристина замолчала. Бледно-голубые глаза пристально смотрели на Кареллу.
— Зачем, по-вашему, он решил это сделать? — спросила она наконец.
— Не знаю, миссис Скотт, — сказал Карелла. — А где ваш муж?
— Дэвид у себя. Для него это тяжкий удар.
— А где его братья?
— Где-то тут. Дом у нас большой. Старик построил его для своей невесты. Дом обошелся ему в семьдесят пять тысяч, причем это было в конце прошлого века, когда доллар стоил куда дороже, чем теперь. Вы видели комнату для новобрачных наверху?
— Нет.
— Она роскошна. Дубовые панели, мрамор, в ванной золотые краны. И удивительные окна, из которых открывается прекрасный вид на реку. В нашем городе таких особняков раз-два и обчелся.
— Пожалуй, — согласился Карелла.
Кристина Скотт закинула ногу на ногу, и Карелла не оставил это без внимания. Неплохие ножки, промелькнуло у него в голове. Такие типичные для Америки. Стройные, прямые, ни намека на рахит. Полные икры, тонкие лодыжки. Туфли — пятьдесят семь с половиной долларов пара. Неужели ее муж укокошил старика?
— Не желаете ли выпить, детектив Карелла? Или у вас это запрещается?
— Во всяком случае, не одобряется, — ответил Карелла с улыбкой.
— Но изредка все-таки разрешается?
— Разве что изредка.
— Я позвоню Роджеру.
— Не стоит беспокоиться, миссис Скотт. Я хотел задать вам несколько вопросов.
Это, по-видимому, ее удивило. Она чуть вскинула брови, и тут Карелла заметил, что брови у нее черные. Он подумал, не крашеные ли у нее волосы, и решил, что, наверное, крашеные, потому что сочетание пепельных волос и черных бровей вряд ли можно считать естественным. Фальшивка, подумал он, эта самая миссис Кристина Скотт из английской пьесы.
— Что же вас интересует? — спросила она.
— То, что произошло вчера.
— Вчера?
— Да. Расскажите мне.
— Я пошла прогуляться, — сказала Кристина. — Люблю гулять у реки. Отличная погода, тепло, удивительные краски.
— И что же дальше?
— Я увидела, как из дома выбежал Марк и понесся в гараж. По выражению его лица я сразу поняла — что-то стряслось. Я тоже побежала к гаражу и у дверей столкнулась с Марком. В руках у него был ломик. Я спросила у Марка, что случилось.
— И что он ответил?
— Он сказал: «Отец заперся у себя в берлоге и не отвечает. Мы хотим выломать дверь». Вот и все.
— А что потом?
— Он побежал в дом, я за ним. Дэвид и Алан были наверху, у двери в отцовский кабинет. Он любил проводить там время, хотя внизу у него была большая и очень красивая комната.
— И часто он там бывал?
— Да. Это было его, так сказать, убежище. Там он держал свои любимые книги, пластинки. Да, самое настоящее убежище…
— Он имел обыкновение запирать дверь?
— Да.
— Он всегда запирался, когда бывал там?
— Насколько мне известно, всегда. Я много раз поднималась звать его обедать или еще зачем-нибудь, и дверь обычно была на запоре.
— Что произошло, когда вы поднялись наверх вместе с Марком?
— Алан сказал, что они пытались открыть дверь. Но поскольку она заперта изнутри, решили взломать ее.
— Алан был взволнован?
— Еще бы. Они стучали в дверь, кричали, шумели, но старик не отвечал. А вы бы не заволновались?
— Я? Конечно, конечно… Что потом?
— Они вставили ломик в щель между дверью и косяком и сорвали запор.
— И дальше?
— Марк попытался открыть дверь, но у него ничего не вышло. Тогда они потянули дверь изо всех сил на себя и… и увидели…
— Увидели, что старик повесился?
— Да. — Кристина вдруг перешла на шепот. — Да, именно так.
— Кто заметил это первым?
— Я. Просто я стояла чуть позади, когда они пытались открыть дверь, и в проеме… увидела фигуру, висевшую на веревке. Я поняла, что это отец, и закричала.
8