Забавно, что ясность приходит в самые страшные моменты. Я никогда раньше не осознавала, что именно поэтому из всех богов Белого Пантеона выбрала Акаэи в качестве своей навязчивой идеи.
Она была единственной, кто обещал утешение в неизвестности.
Но даже это было ложью, потому что теперь я видел, что Зрячая Мать чувствовала себя в этот момент так же неуверенно, как и любой другой слабоумный человек.
Она наклонила голову ко мне, и наши лбы почти соприкоснулись.
— Прекрасно. Ты заслужила свой второй шанс, Силина, — сказала она, каждое слово было взвешенным, как тяжелый подарок.
Облегчение захлестнуло меня. Я улыбнулась, с трудом переводя дыхание.
— Спасибо...
Я даже не почувствовала ее магию — ее успокоительное — пока не стало слишком поздно, и земля не стала подниматься мне навстречу.
Последнее, что я почувствовала, был не ее любящий взгляд, как бы я ни была ей благодарна.
Нет, это был взгляд Атриуса — холодный и немигающий, пропитанный кровью моего предательства.
ГЛАВА 44
Я мечтала о Наро. Мы были детьми. Мне было девять лет, ему — тринадцать. Мы были в пустыне за границами Васай, сидели на камне, раскаленном от остатков солнца. Был поздний вечер. В руках у меня была початая кружка ананасового сока, которую Наро украл для меня по дороге из города. Наша жизнь была тяжелой и печальной, но в эти моменты мы были довольны.
Я хихикала над какой-то слишком восторженной историей, которую он мне рассказывал, его бандитские конечности дрыгались, а веснушчатое лицо искажалось. Он закончил свою имитацию лавочника, который бежал за нами, грандиозным финалом, включавшим в себя карикатуру на неуклюжего бегуна, который спотыкался, и я покатился со смеху.
— Осторожно!
Наро выхватил чашку из моих рук.
— Мы пострадали за это, Вай. Не расплескай.
Мой смех утих. Наро потягивал сок, глядя в закат. При правильном освещении он начинал походить на мужчину, его челюсть стала более жесткой и покрылась зачатками щетины.
— Однажды, — сказал он, — это будет неважно. Все будет по-другому.
Я знала, что он говорит о будущем, в котором нам не придется беспокоиться ни о пролитом соке, ни о том, что мы будем есть сегодня вечером, ни о том, где мы будем спать, ни о том, не наступит ли завтра день, когда один из охранников Таркана нас схватит. Но почему-то от правдивости этого утверждения у меня в животе забурлила тошнота.
Я задрожала, внезапно похолодев.
— Да, — сказала я. — Это будет хорошо. Не могу дождаться.
Наро повернулся и посмотрел на меня. Его улыбка померкла. Его взгляд задержался надолго, как будто он забыл, что собирался сказать.
Затем он сменил свою однобокую ухмылку и снова протянул мне чашку.
— Но не сейчас, хорошо? — сказал он. — А когда это случится, ты не сможешь забыть об этом. Ничего не будет иметь значения, если ты это забудешь.
Я глотнула ананасового сока, наслаждаясь его сладким жжением на языке.
— Это?
— То, кто мы есть сейчас. — Он зашелестел моими волосами, я нахмурилась и оттолкнула его голову. — Помни об этом, Виви, хорошо?
Мне не нравилось, когда Наро говорил со мной таким образом. Это было слишком сентиментально с его стороны. Это заставляло меня чувствовать, что вот-вот случится что-то плохое.
Я сунула пальцы ног в песок и пошевелила ими.
— Хорошо? — сказал он.
— Хорошо, — сказала я.
И только когда я согласилась, меня охватило неприятное чувство — чувство, что я только что солгала самому важному для меня человеку в мире. Что я не только не буду помнить эти времена, но и однажды буду ползать по камням, жертвовать своим телом и отказываться от своего имени — все ради того, чтобы забыть, вычеркнуть эту версию себя из жизни.
Меня охватила внезапная паника. Я должна была сказать ему больше — должна была дать ему обещание, которого он действительно хотел. Но когда я в бешенстве повернулась к нему, Наро уже не было. Горизонт Васай был в клочья. А стакан с ананасовым соком был полон прогорклой черной крови.
Я проснулась в Соляной Крепости.
Знакомое место причиняло боль. Все запахи и ощущения. Мое тело отшатнулось от него.
Воспоминания о том, что произошло в замке Короля Пифора, тут же вернулись ко мне.
Король Пифора.
Зрячая Мать.
Я едва успела добежать до уборной, прежде чем опорожнил свои внутренности — не то чтобы там было что отхаркнуть.
Я позволила себе простоять там, прислонившись к раковине трясущимися руками, ровно десять секунд. Десять секунд, чтобы почувствовать панику, отчаяние и страх.
Это было все, что я могла себе позволить здесь, в Соляной Крепости, где даже эмоции не были личным делом.
Это было все, что я могла себе позволить, когда нужно было работать.
Я выпрямилась и прополоскала рот. Затем я сняла с себя одежду — все еще грязную, оставшуюся после путешествия к Королю Пифора, — и бросила ее в кучу на полу.
Мне нужно было подумать.
Зрячая Мать не оставит меня надолго одну. Знают ли другие Сестры о том, что произошло? Неуверенная в себе часть меня боялась, что знают — что, если все всегда знали, а я была единственной, кто никогда об этом не догадывался, — но мой логический ум знал, что ответ должен быть отрицательным. Информация в Арахессене тщательно контролировалась и еще более тщательно распределялась. Редко кто знал что-либо о миссиях других Сестер.
От таких выводов у меня снова забурчало в животе, и мне пришлось сделать паузу, чтобы сглотнуть очередную волну рвоты.
В дверь постучали.
Я знала, что это Зрячая Мать.
Сейчас было не время заставлять ее ждать. Да и нагота для сестер не имела особого значения, если принять во внимание все остальное. Тем не менее я прекрасно осознавала, насколько обнажена, когда подошла к двери и открыла ее.
Зрячая Мать приняла меня. Я подумала, не почувствовала ли она мое беспокойство, хотя я тщательно скрывала его.
Вместо этого я подумала о том, что Зрячая — это человек, которым я так восхищалась последние пятнадцать лет. Я думала о том, что могу навсегда потерять ее и мое Сестринство. Я позволила себе почувствовать это беспокойство. Приемлемая эмоция, чтобы дать ей увидеть.
— Да, Зрячая Мать? — спросила я.
— Одевайся, — сказала она. — Твое платье. Затем присоединяйся ко мне в моей столовой.
Моя столовая. Она приглашала меня в свое личное крыло, расположенное на верхних уровнях Хранилища. Я была там всего один раз, и то мельком. Туда мало кого пускали.