Перед аркой стояли несколько машин и группа людей. Полисмен на мотоцикле к причалу никого не подпускал. Макги показал ему бронзовую звезду, и мы прошли на пристань, где резко пахло рыбой. Этот запах не исчез даже после двухдневного дождя.
– Вон она, на буксире, – сказал Макги.
Низкий черный буксир пришвартовался в конце причала. Что-то большое, зеленое и никелированное стояло на его палубе перед рулевой рубкой. Вокруг толпились мужчины.
По скользкому трапу мы спустились на буксир.
Макги поздоровался со старшим на буксире – мужчиной в форме цвета хаки и с полисменом в штатском. Трое матросов из команды отошли к рулевой рубке и стали к ней спиной, глядя на нас.
Мы осмотрели машину. Передний бампер и сетка на радиаторе были смяты, одна фара разбита. Краска и никель были поцарапаны о песок, а обивка на сиденьях намокла и почернела. Однако «кадиллак» не стал от этого хуже. Он был окрашен в зеленый цвет двух тонов, а сбоку была нанесена темно-красная полоса.
Мы с Макги заглянули внутрь. На переднем сиденье, припав к рулю и как-то странно нагнув голову, сидел черноволосый худой юноша. Его красивое лицо было синевато-белым. Из-под полузакрытых век тускло поблескивали белки глаз. В открытый рот забился песок. На голове запеклась кровь, которую не совсем смыла морская вода.
Макги крякнул, медленно отошел и положил в рот свою любимую жевательную резинку с запахом фиалки. Из-за этой жвачки он и получил свое прозвище.
– Как это случилось? – деловито спросил я.
Мужчина в форме цвета хаки показал в конец причала: грязно-белые крепкие поручни были сломаны, и оголилась светло-желтая древесина.
– Мы все там внимательно осмотрели. Наверное, удар оказался довольно сильным. Дождь утих тут с вечера, около девяти, а разбитая древесина внутри сухая. Значит, это произошло после дождя. «Кадиллак» упал с причала, когда был прилив и вода стояла высоко. А то машина разбилась бы сильнее. А сегодня утром, когда ребятишки пришли ловить рыбу, машина показалась из-под воды. Мы вытащили ее буксиром. Тогда и увидели этого мертвого парня.
Еще один в форме цвета хаки постучал носком ботинка по полу. Макги взглянул на меня своими хитрыми глазками. Я был сбит с толку и ничего не сказал.
– Этот парень был в дымину пьян, – тихо проговорил Фиалка. – А то разве бы он поехал в такой ливень? Думаю, он любил быстро ездить. Да, это точно, он хорошо набрался.
– Пьяный, черт побери, – сказал мужчина в штатском. – К тому же ему кто-то испортил тормоза в машине. Думаю, это – убийство.
Макги внимательно посмотрел на мужчину, потом обратился к полисмену в форме:
– А вы что думаете?
– Это могло быть и самоубийство. У него сломана шея, он мог удариться головой, когда падал. И все же мне кажется, что это – убийство.
Макги кивнул головой и спросил:
– Его обыскали? Вы знаете, кто это? Старшие на буксире посмотрели сперва на меня, потом – на свою команду.
– Хорошо. Оставим это пока, – сказал Фиалка. – Зато я знаю, кто он.
Невысокий мужчина в очках, с черным саквояжем в руке, неторопливо прошел по причалу и спустился по скользкому трапу на буксир. Он выбрал более или менее чистое место на палубе и поставил саквояж. Потом снял шляпу, почесал затылок и устало усмехнулся.
– Привет, док! – сказал ему Макги. – Вот ваш пациент. Бросился сегодня ночью с причала вместе с машиной. Это пока все, что нам известно.
Медицинский эксперт с угрюмым выражением на лице начал осматривать труп. Он пощупал голову, немного повернул ее в сторону, пощупал ребра.
Какое-то мгновение врач держал безжизненную руку и смотрел на ногти. Потом опустил ее, отошел от трупа и взял саквояж.
– Смерть наступила часов двенадцать назад, – объяснил он. – Шея, конечно, сломана. Вряд ли в нем есть вода. Уберите отсюда труп, пока он не застыл.
Остальное я скажу после того, как осмотрю его на анатомическом столе.
Он кивнул, поднялся по трапу и вышел на причал. Перед аркой его ждала санитарная машина.
Те, что были в форме цвета хаки, неохотно вытащили труп из «кадиллака» и положили на палубе буксира рядом с машиной.
– Пойдем, – сказал мне Фиалка. – Первое действие представления закончилось.
Мы попрощались, и Макги порекомендовал старшим на буксире держать язык за зубами и ждать его распоряжения. Потом мы прошли вдоль причала, сели в черную машину и поехали назад в город по чистому после дождя шоссе вдоль невысоких желто-белых песчаных дюн, кое-где поросших жестким мхом. Чайки кружились над бухтой и что-то выхватывали из волн прибоя. Далеко в море, на самом горизонте, плыли две белые яхты.
Несколько миль мы ехали молча. Потом Макги подмигнул мне и спросил:
– Догадался?
– Да говори, – ответил я. – Я этого парня никогда не видел. Кто он?
– Черт возьми, а я думал, ты сам скажешь мне об этом.
– Ну же, Фиалка!
Он что-то пробормотал, пожал плечами, и мы едва не слетели с дороги в сыпучий песок.
– Это шофер Дравека, – наконец сказал Макги. – Его звали Чарлз Оуэн.
Откуда мне известно? Год тому назад он сидел у нас в камере. Убежал с приемной дочерью Дравека в Юту. Разгневанный Тони поехал туда, привез их назад и упрятал парня за решетку. Потом девушка уговорила старика, и уже на следующее утро он вызволил Чарлза из тюрьмы. Сказал, что парень собирался жениться на Кармен, только она не захотела. Со временем Оуэн возвратился к Дравеку на работу и с тех пор служил у него. Что ты об этом думаешь?
– Похоже на Дравека, – бросил я.
– Однако парень мог снова приняться за свое...
У Фиалки были седые волосы, массивный подбородок и маленькие пухлые губы, словно созданные для того, чтобы целовать младенцев. Я искоса посмотрел на его лицо, и вдруг у меня мелькнула догадка.
– Думаешь, его мог убить Дравек? – спросил я.
– А почему бы и нет? Возможно, парень снова начал приставать к девушке, и Дравек дал волю рукам. Мужчина он крепкий и легко мог сломать ему шею. А потом испугался. Поехал под дождем в Лидо, разогнал машину и сбросил ее с причала. Думал, что никто ничего не докажет. А может, и совсем не думал.
Просто сделал, и все.
– Черт знает что, – сказал я. Тогда ему пришлось бы идти домой пешком тридцать миль под дождем.
– Ну, ну. Посмейся надо мной. Когда-нибудь ты еще захочешь поиграть со мной в кошки-мышки.
– Слушай, Фиалка, – серьезно проговорил я, – если парня убили – а ты совсем не уверен, что это убийство, – то такое преступление не в стиле Дравека. Он мог бы в приступе гнева убить человека, но оставил бы все на месте. Дравек не стал бы вот так запутывать следы.
Пока Макги обдумывал мои возражения, нас заносило то влево, то вправо.
– Вот так друг! – пробормотал он. – У меня была, чудесная версия, а что ты с ней сделал? И какого черта я взял тебя с собой? Черт бы тебя побрал! И все-таки я прижму Дравека.
– Конечно, – согласился я. – Ты должен это сделать. Но Дравек не убивал парня. Он слишком мягок, чтобы решиться на такое.
Когда мы возвратились в город, был уже полдень. Утром я только легко перекусил и с тех пор больше ничего не ел. Поэтому я вышел на Бульваре, а Макги поехал искать Дравека.
Я хотел знать, что на самом деле случилось с Чарлзом Оуэном, но не допускал и мысли о том, что его мог убить Дравек.
Сидя в кафе, я наскоро просмотрел газету. Прочитать в ней что-то о Стайнере я не надеялся – и действительно, ничего там и не нашел.
Подкрепившись, я прошел шесть кварталов Бульваром, чтобы заглянуть в книжный магазин Стайнера.
Глава 6
Первый этаж дома был разделен пополам, и вторую половину занимал ювелир, торговавший в кредит. Он как раз стоял у входа – высокий, седой, черноглазый еврей с бриллиантом в девять каратов на пальце. Когда я проходил мимо него, он несмело, но лукаво усмехнулся.
Пол в магазине Стайнера от стены до стены был застелен грубым синим ковром. Вокруг курительных столиков стояли синие кожаные кресла. На узких столах лежали комплекты книг в тисненых переплетах. Остальные книги стояли за стеклом. Панельная перегородка отделяла этот зал от задней части магазина, а в углу возле перегородки за письменным столом с лампой под абажуром сидела молодая женщина.