В Портсмуте сели на паром. Украли пузырь виски, напились. Уэйн Сапсфорд чуть за борт не выпал, но мы его в последний момент пожалели и выловили. Потом автобусом пилили через всю Францию, и все время дождь шел. Питались печеными бобами из банки. Потом наконец доехали до дюны размером с нашу высотку.
Это было что-то! Все тут же повыскакивали и бегом наверх, а там метров сто! Выдохлись все, пока долезли. Я был второй. А первой вообще девчонка влезла — Полетта Джеймс, черная. Я так озверел, что надавал ей как следует прямо тут же. Ну то есть не тут же, а когда догнал. Потом мы с ней перелезли на ту сторону, и я вообще про все забыл: кругом девчонки голые загорают! У нас с Полеттой просто челюсти поотпадали. Пока ехали и наверх лезли, забыли, что во Франции девки топлес валяются. Это шок был просто. Ходим, пялимся и пальцем тычем.
Говорят, потом к этому делу привыкаешь, надоедает даже. Не знаю, мне бы лично никогда не надоело.
Шелли Розарио тоже без лифчика загорала. У нее фигурка оказалась получше, чем у других. Тина с Джули от зависти зеленые ходили. Потом, когда вернулись, она так каждую пятницу перед физрой и загорала за времянкой. А мы ей все напоминали, чтобы не забыла случайно. Зимой вся в мурашках лежала.
Флокс никогда лифчик не снимала, а мы и предложить боялись. Спросили ее как-то, как она к этому относится. Она сказала, нормально, а дальше никто тему развивать не решился. Шелли она разрешила (Джули там тоже что-то такое пыталась, только никто ей особо не интересовался), а сама не стала. Мы тогда чуть шеи себе не свернули: в бикини ей заглядывали. Я, помню, подумал: сегодня ночью точно кончу. Я тогда еще ничего про это не знал, но уверен был на сто процентов.
Пробыли там четыре дня.
В палатках никто не спал. Один раз ночью дождь пошел — промокли все. Играли с французами в кегли. Они у нас выиграли, а мы их за это отметелили. Мы их звали petit salauds[7] — Флокс научила. Ходили на рынок, покупали хлеб, сыр, персики и вино. Не крали даже. Здорово было.
А потом уже пора было домой ехать.
Когда вернулись, в автобус войти было страшно. Обратно три дня ехали: никто не мылся, везде пакеты от чипсов, бутылки из-под колы, бобы, крошки. Кого-то вырвало, Джули Сигрейв описалась. Духан тот еще. Мы потом уже с открытыми окнами ехали: как остановишься или окно закроешь — все, газовая камера.
Флокс сказала, завтра всем прийти и все отдраить, иначе будет много крови. В десять все как штык явились. Взяли у сторожа шланг, затащили в автобус и включили на полную мощность, а заднюю дверь открыли. В пять минут весь мусор вымели наружу. Потом, правда, пришлось еще друг друга отмывать, Флокс, сторожа и весь школьный двор. Дурдом, конечно. Ржали как сумасшедшие. Сторожу, в общем, ничего не сделалось, он нас просто обещал порубить и во дворе закопать.
Потом дома всем надавали за то, что мокрые пришли. Вчера — за то, что грязные, сегодня — за то, что чистые.
Такое вот парлэ франсэ.
Глава пятая
Надо было мне, вообще, и на другие предметы ходить: может, тогда что и сообразил бы.
В воскресенье почти весь день ел тосты с медом, читал французские книги и думал. Так, наверное, только французы по выходным развлекаются.
Значит, что у меня получалось?
Винни убили. Он нашел чей-то склад и решил к этому делу пристроиться. Халявы захотелось. Они его и убрали, чтобы другим неповадно. Шерри там тоже был, может, он тоже немного взял и скинул Ронни. Те в округе поспрашивали, вышли на Тину. Тину поспрашивали — узнали, что Ронни бывает в «Кашпо». Решили Ронни поспрашивать — по крайней мере, людей к нему послали, — а он их опередил.
Дальше: они меня с Ронни вместе видели, опять же поспрашивали кой-кого. У нас тут все всех знают. Проследили за мной, увидели, что я с Джимми базарю. Джимми уже прострелили. Теперь моя очередь.
Это я кое-как понял. Непонятно было, что дальше делать.
Можно было месяц просидеть у Флокс, потом слетать в Китай и годик прокантоваться там. Может, когда вернусь, они уже все дела свои закончат и свалят. Минус был в том, что они могли вернуться. И, потом, Винни-то я им не мог простить. Джимми — ладно, он мне никогда другом не был, но Винни — такое не прощают. Меня бы просто в районе уважать перестали. А тут — если народ тебя не уважает — все, конец.