Медленно, нараспев считал рефери: ...пять, шесть, семь...
Кто-то в толпе - Мэри? - кричал:
- Вставай, Джонни, вставай! Ты победишь, Джонни-бой, подымайся, нокаутируй эту скотину! Не дай досчитать до десяти! Джонни!
- Восемь!
Джон Кэрмоди застонал, сел и попытался подняться, но тщетно.
- Девять!
Зазвенел гонг. Зачем же подниматься, если ударил гонг. А, это начало нового раунда.
- Вставай, дерись. Пошли в ад этого громилу,- прошептал он.
Счет девять еще висел в воздухе, точнее в фиолетовом тумане.
- С кем я дерусь? - спросил Кэрмоди и встал.
Ноги его дрожали, глаза чуть приоткрылись. Все тело разламывалось от боли. Левая рука пошла вперед, резкими тычками щупая воздух, подбородок спрятался под левое плечо, правая рука наготове. Она уже однажды выиграла ему звание чемпиона.
Но с кем драться? И рефери пропал. И зрители. Нет кричащей Мэри. Только один он. Но где-то ударил гонг.
- Это телефон,- пробормотал он и осмотрелся.
Звук раздавался из большой гринотной будки невдалеке. Напрягая все силы, преодолевая чудовищную головную боль, он направился к ней. Он поднял трубку.
- Хэлло,- сказал он, удивляясь, зачем это делает, ведь звонят не ему.
- Джон? - отозвался голос Мэри.
Трубка упала, ударилась о стенку, и тут же и она и аппарат разлетелись вдребезги, когда Кэрмоди всадил в них всю обойму из пистолета. Кусочки пластика рассекли кожу лица. Кровь потекла по щекам, по шее и подбородку.
Неуверенно, спотыкаясь и чуть не падая, он побежал прочь, повторяя про себя:
- Идиот! О боже, какой идиот! Надо же потерять так голову!
Внезапно он остановился, сунул оружие в карман, достал платок и отер кровь с лица.
Только теперь он осознал, что означает этот голос.
- О, пресвятая дева Мария! - простонал он.
Даже в таком состоянии он не потерял способность холодно и трезво мыслить. Он думал, что надо взять себя в руки. Нельзя позволить себе испугаться. Он попытался рассмеяться, но с губ слетел только шелест, а в горле что-то заклокотало.
- Но я же убил ее,- прошептал Джон.- Дважды.
Он выпрямился, сунул руку в карман и крепко сжал рукоять оружия.
О'кей. Значит, она может возвращаться к жизни. Значит, и это зависит от него. Он будет убивать ее, а она воскресать снова. И так все семь ночей. В таком случае весь город будет завален ее трупами. И они будут ужасно смердеть.
Он попытался опять улыбнуться.
- Но я не собираюсь их убирать, на это есть мусорщики.
Кэрмоди направился к автомобилю, но по пути решил еще раз взглянуть на тело Мэри.
На асфальте темнела лужа крови, кровавые отпечатки вели в ночь. Но труп исчез.
- Отлично. Почему бы и нет? - прошептал он.- Если воображение способно создать из ничего плоть и кровь, то оно способно и уничтожить все это. Ведь это же принцип Наименьшего Сопротивления, Экономика Природы, Закон Минимальных усилий. Джон, старина, никаких чудес в мире нет! Все происходит вне тебя, Джонни. У тебя внутри все о'кэй, все без изменений.
Он вскочил в автомобиль и поехал. Стало немного светлей, и он прибавил скорость.
Разум его тоже очнулся от потрясений и заработал как обычно: четко, ясно, быстро.
- Господь сказал: Восстаньте из мертвых - и они восстали,шептали его губы.- Чем я не бог? Если бы я сумел это сделать на другой планете, там я был бы богом. Но здесь я один из многих, скиталец в ночи...
Дорога вытянулась по прямой, как луч лазера. Уже можно было различить замок Бунт в конце улицы. Но пурпурный туман, залитый светом луны, делал его очертания призрачными. Можно было только догадываться, что замок сделан из камня, а не соткан из бесплотных теней.
В небе сияла луна. Золотисто-пурпурная в центре и серебристая по краю. Она была огромна, казалось, что она падает на землю, и это ощущение усиливалось легким смещением оттенков в пурпуре тумана.
Когда Кэрмоди смотрел на нее, луна разбухала, стоило отвести взгляд, она съеживалась.
Он решил ехать и смотреть сквозь ветровое стекло на этот шар. Нельзя было терять времени. Вокруг был туман, полный опасностей. И он чувствовал себя маленькой мышью в окружении огромных пурпурных котов, и ему вовсе не нравились эти ощущения.
Он встряхнулся, освобождаясь от гипнотического действия луны. Нельзя терять бдительности.
Кэрмоди подогнал машину к цоколю статуи в центре улицы. Статуя укроет автомобиль от глаз тех, кто мог стоять перед замком или наблюдать из его окон.
Он выбрался наружу, обошел памятник кругом. Насколько позволял видеть туман, вблизи не было ни души. Кое-где валялись неподвижные тела людей. Еще больше их было на лестнице, ведущей к порталу замка. Но опасности не было. Он осторожно приблизился. Остановился. Глазам открылось жуткое зрелище. Груды искалеченных тел. Вряд ли кто из них притворялся мертвым. Скорее всего, это действительно трупы.
Он прошел мимо и поднялся по лестнице.
Лес темных колонн тянулся ввысь. Их верхушки терялись в клубах тумана. По форме клубы тумана напоминали мужские и женские конечности, руки и ноги.
За ними была тьма. И тишина. Где жрецы и жрицы? Где хор, где чудотворцы, где истерические женщины, залитые кровью и потрясающие ножами, которыми они в священном исступлении наносили себе раны? Раньше... Раньше здесь царили безумие, рев, шум. А теперь был только мрак и поющая тишина. Действительно ли в замке живет Иесс, как утверждал каждый из тех, с кем он говорил? Может, он и сейчас здесь и ждет, когда пройдет Ночь Света? Если верить легендам, то Иесс не может быть уверен в благосклонности матери-богини. Ведь если победит Алгули, смерть настигнет Иесса. И восторжествует зло. И когда кончится Ночь и проснутся Спящие, миром будет править другой бог. Все поклонники Алгули будут праздновать победу вплоть до наступления следующей Ночи, которая может кончиться их поражением.
Сердце Джона бешено забилось. Какой величайший поступок - убить Бога! Только один из миллиарда может похвастаться этим. Убийство бога! Если его, Джона Кэрмоди, репутация была достаточно высока и до этого - его очень хорошо знали в Галактике,- то какова же она будет после такого поступка? Ни одно из прежних его деяний не может сравниться с этим! Ни одно!
Он стиснул ручку пистолета и шаг за шагом медленно двинулся вперед. Там прятался мрак. Изредка он оглядывался и различал в просветах колонн пурпурные лучи. Свет колебался, как занавеска на ветру. Он снова обернулся лицом к тьме.