— Иногда, — отрывисто сказал он, — когда я думаю о том случае, я по-настоящему злюсь. Не на себя, а на того парня. Он угрожал жене и ребенку и вынудил меня стрелять. В этом есть что-то странное… Убить человека — и ненавидеть его за это?
— Я бы сказала, эта реакция подходит под определение «нормальная».
Он кивнул, но выглядел по-прежнему обеспокоенным.
— Можно еще кое-что узнать? Задать типичный психологический вопрос?
— Конечно. Буду рада его обсудить.
— Нас часто вызывают по всяким семейным неурядицам. Три-четыре раза в неделю я стою в чьем-нибудь дворе и слушаю, как жена орет на мужа или муж на жену. Одно меня всегда поражает — всё неизменно возвращается на круги своя. Не важно, насколько сильной была ссора, — люди по-прежнему остаются вместе. А если ты слегка помнешь грубияна, заталкивая его в машину, то в девяти случаях из десяти женщина — та самая, которая звонила в полицию и у которой еще не сошли следы от его кулаков, — набрасывается на тебя, обвиняя в том, что ты бьешь ее мужа.
— Жестокое обращение в семье — сложная вещь, — согласилась она. «Интересно, к чему он клонит?»
— Но странно, если женщина благодарит тебя за убийство ее мужа?
Элизабет задумалась.
— Такую реакцию трудно назвать обычной, — медленно сказала она.
— Именно так я и подумал.
— Но это вовсе не обязательно что-то означает.
— Это что-то значит, док, иначе бы она промолчала.
— Бобби, вы говорите о Кэтрин Гэньон? Вы с ней знакомы?
— Нет, док. Честное слово, мы с ней ни разу в жизни не виделись.
Бобби уже стоял в прихожей, надевая свое тяжелое шерстяное пальто и завязывая шарф. Элизабет находилась рядом, ее мозг работал на полную катушку, но оказался бессилен пробить его защиту.
— Увидимся в понедельник, в три. Ей-богу, это вроде свидания.
Бобби округлил глаза, сделал прощальный жест и направился к двери. Она смотрела на спускавшегося по Бойлстон-стрит человека — плечи согнуты, руки засунуты глубоко в карманы пальто.
Доктор Элизабет Лейн стояла у окна еще долго после того, как он скрылся из виду. Потом она вздохнула.
Ужасно, но ей придется это сделать.
Элизабет взяла трубку.
— Здравствуйте. — Пауза. — Прошу прощения. Мои соболезнования. Я понимаю, это очень неудобно. — Снова пауза. — Я еще раз прошу прощения за столь поздний звонок, сэр, но нам нужно поговорить.
Глава б
Вернувшись в Южный Бостон, Бобби попытался решить, что ему делать дальше. Доктор права: он устал, проголодался и изнервничался. На сегодня хватит, нужно отправиться домой и отдохнуть. Бобби жил на первом этаже в доме, рассчитанном на три семьи, а два верхних этажа сдавал за небольшую плату. По наследству вместе с домом ему досталась и одна из жиличек, миссис Хиггинс. Предыдущий владелец брал с нее сто пять долларов в месяц на протяжении последних двадцати лет, и Бобби постеснялся менять условия. Южане всегда этим отличались — они заботились друг о друге. И пусть Бобби был чужаком, обосновавшимся по соседству, он чувствовал, что должен следовать здешним неписаным законам. И потому он давал приют миссис Хиггинс и трем ее кошкам за сто пять долларов в месяц, а она в знак признательности пекла ему шоколадное печенье и рассказывала истории о своих внуках.
Наверное, теперь миссис Хиггинс разочаруется в нем. Она любила Сьюзен — точь-в-точь как и все, кто знал Бобби. Сьюзен милая, добрая. Из нее получилась бы идеальная жена во всех смыслах.
Но все кончено. Бобби солгал психологу — наверное, потому, что правда причиняла ему боль. Пять часов назад они со Сьюзен расстались. Фантастика, но так оно и случилось.
Сегодня он проснулся за полдень, сбитый с толку шумом транспорта, наполнившим комнату. Господи, он проспал. Он в чужом доме, у него нет с собой формы — о черт, ну и достанется же ему…
А потом Бобби вспомнил. Вечер, перестрелка, забрызганная кровью комната. Он лежал в постели Сьюзен, слушал, как колотится сердце, и в какой-то момент ему показалось, что сейчас у него случится инфаркт. Он не мог дышать, левую руку покалывало, в груди нарастала острая боль, давила, душила…
Потом он увидел светлую головку Сьюзен, горячую и тяжелую, у себя на плече. Ее обнаженное тело, прижавшееся к нему. Ее левую ногу, обвивавшую его бедро. Простыни, пахнущие лавандой и страстью.
Бобби высвободил руку. Сьюзен пошевелилась, перекатилась на спину, глубоко вздохнула и снова погрузилась в сон. Он смотрел на нее с каким-то непонятным чувством. Ему хотелось коснуться ее щеки. Вдохнуть аромат ее кожи. Он хотел свернуться клубочком и прижаться к ней, как ребенок.