— У меня их несколько, — признал он.
— Вы с ними расстались по обоюдному согласию?
— Да.
— Уверены?
Он подумал о Сьюзен. Честное слово, он не знал, что она чувствует теперь.
— Нет, — сказал он. — Не уверен.
— Вас будут расспрашивать о соседях. О давнем-давнем прошлом. О ваших предубеждениях — быть может, вы не любите чернокожих, или латиноамериканцев, или людей, которые ездят на «БМВ».
— У меня нет предубеждений, — сказал Бобби, потом замолчал, нахмурился и ощутил что-то вроде дурного предчувствия. — Я арестовал пьяного за рулем.
— Пьяного?
— В тот самый день. Парень вел джип в состоянии алкогольного опьянения, побил несколько машин и начал буянить, когда мы пытались запереть его в камере. Все показывал, какой он крутой. Я сказал ему пару слов.
— Каких?
— Назвал его сукиным сыном, — равнодушно отозвался Бобби.
Харвей моргнул.
— Да, это важно. Есть что-нибудь еще, о чем мне следует знать?
Бобби долго смотрел на адвоката. Он немного подумал и наконец решился:
— Я не хочу, чтобы в качестве свидетеля вызывали моего отца.
Харвей с любопытством взглянул на него.
— Мы не станем допрашивать его, если вы не захотите.
— А если его вызовет противная сторона?
— Это же ваш отец. Он наверняка будет свидетельствовать в вашу пользу, и они не захотят его вызывать.
— А вдруг? — настаивал Бобби.
Теперь Харвей уловил его сомнение.
— Я чего-то не понимаю?
— Я не хочу, чтобы он присутствовал в качестве свидетеля. Точка.
— Если они о чем-то знают, Бобби, — то, чего вы мне не сказали, у нас не окажется выбора.
— Может, ему… уехать из штата?
— Ему пришлют повестку. Если он не ответит на требование суда, то они возбудят против него дело.
Бобби это не понравилось.
— А если я не стану давать показания?
— Тогда вы проиграете, — откровенно ответил Харвей. — Суд будет располагать только версией противной стороны, а Гэньоны утверждают, что вы совершили предумышленное убийство.
Бобби снова кивнул и опустил голову. Он пытался заглянуть в будущее, представить, чем отзовется тот вечер, когда он, видит Бог, выполнял свой долг. Ничего светлого. Ничего приятного.
— Я могу выиграть? — негромко спросил он. — У меня есть хоть один шанс?
— Шанс есть всегда.
— У меня нет таких денег, как у Гэньона.
— Да.
Бобби пошел на откровенность:
— И у меня нет таких адвокатов.
Харвей ответил:
— Да.
— Как думаете, вы справитесь?
— Если мы сумеем добиться отсрочки дела и дождаться решения прокуратуры и если прокуратура решит, что применение силы было оправдано, тогда — да, я думаю, мы можем выиграть.
— Слишком много «если».
— И не говорите.
— А потом?
Харвей поколебался.
— Он ведь имеет право подать на апелляцию? — намекнул Бобби. — Если это всего лишь гражданский суд, значит, Джеймс Гэньон может обратиться в суд округа, затем в суд первой инстанции, потом в Высший апелляционный суд. И дело продолжат рассматривать, ведь так?
— Да, — отозвался Харвей. — Он будет предпринимать все новые и новые попытки, делать откровенно ложные выпады, а вам неизменно придется тратить время и деньги, чтобы их отразить. Но есть и свои плюсы. Я знаю нескольких молодых адвокатов, они охотно возьмутся за это дело ради практики, и еще нескольких, которые примут участие в нем ради славы. Но вы правы — это противостояние Давида и Голиафа. И учтите, Голиаф — не вы.
— Все, что нужно, — время и деньги, — пробормотал Бобби.
— Он стар, — напомнил Гэньон.
— Вы хотите сказать, однажды его не станет? — напрямик уточнил Бобби. — Да уж, оптимальный вариант — еще один труп.
Харвей не стал лгать.
— В такой ситуации, как ваша, именно так оно и есть.
Бобби поднялся и достал чековую книжку. У него всегда имелась небольшая сумма про запас. Он надеялся однажды куда-нибудь вложить ее — например, если дела у него со Сьюзен наладятся, деньги пойдут на свадьбу. Теперь он выписал чек на пять тысяч долларов и положил на стол Харвея Джонса.
Если верить адвокату, это затянется на неделю. Конечно, Бобби знал то, о чем неизвестно Харвею: если его отца вызовут в качестве свидетеля, он проиграет процесс.
— Этого достаточно?
Харвей кивнул.
— Я позвоню вам завтра в пять, — сказал Бобби, — чтобы узнать, как идут дела.
Они пожали друг другу руки, и Бобби отправился домой.
В уобурнском стрелковом тире в воскресенье днем было пусто. Бобби покатал между пальцами оранжевые губчатые затычки, сунул их в уши, потом надел защитные очки. Он принес сюда свой «смит-и-вессон» и непонятно зачем — «кольт».