Улыбочка вылиняла с уст Аны, сменившись глубокой задумчивостью, даже тонкая морщинка на миг тронула девственный алебастр лба. Партия, похоже, складывалась не настолько простой, как представлялось владычице.
Глава 1. Утро архивариуса
«Поэт в России больше, чем поэт, он не только архивариус, повар, уборщица, но и специалист по городскому экстриму, — с трудом выныривая из битком набитой маршрутки, мысленно ворчала Ника и утешала себя: — Ничего, вот станет осень попрохладнее, надену кожанку. Она скользит лучше, вылетать буду, как пробка из шампанского. Все равно на то, что по четвертому маршруту пустят десяток дополнительных машин, рассчитывать не приходится.
А ходить пешком на работу можно, но жалко: во-первых, драгоценный час утреннего сна, во-вторых (и даже больше, чем сон), одежду и обувь. Они, бедняжки, от такого спортивного решения хозяйки пострадают в первую очередь, потому что гордым словом тротуары в городе именуется любое место, по которому не ездят машины и может попробовать пройти пешеход. Почему-то для проезжей части существует ГОСТ на ямы, а для тротуара ничего подобного до сих пор не придумано, или держится в столь же глубоком секрете, как код к ядерной кнопке. Неужели ремонтировать машину дороже и сложнее, чем лечить вывихнутые ноги или иные человеческие травмы? Или тот, кто принимает законы, давно уже не ходит пешком нигде, кроме центральных проспектов?»
Ника живо представила пузатого важного чиновника, пытающегося короткими перебежками и дикими скачками пробраться по битому, как после бомбежки тротуару той же Заречной улицы, где даже в жару не просыхали особо глубокие лужи, а пласты грязи высились заградительными бастионами, и захихикала. Богатое воображение сослужило добрую службу. Настроение ощутимо улучшилось.
В дверь районного архива, притулившегося в третьем подъезде некогда красивого, а ныне среднеобшарпанного здания из красного кирпича, времен сталинской постройки, Ника вошла с улыбкой на губах. Увидев красное пальто на вешалке у входа, радостно закричала:
— Доброе утро, Марина Владимировна!
Ее единственная коллега и напарница откликнулась со второго этажа богатым, почти оперным сопрано:
— Здравствуй, Ника! Чай будешь?
— Буду! Только лучше кофе! — ответила Ника.
Бросив на вешалку свой черный с золотым позументом плащ, она шустро сменила оттоптанные ретивыми пассажирами маршрутки до серого колера черные ботильоны на туфли. Обмахнула пыльных бедняжек щеткой, и птичкой взлетела по крутой деревянной лестнице наверх в скромный кабинет. Шкаф со скрипучими дверцами, маленькая тумбочка с чайником, три стола, четыре стула (один качается), два компьютера, один принтер и кактус-великан на широком подоконнике составляли все содержимое помещения.
Марина Владимировна — все еще очень красивая крупная женщина с зачесанными в стильный пучок пышными каштановыми волосами, массивными очками в роговой оправе и природным нежным румянцем во всю щеку доброжелательно улыбнулась, приветствуя Нику.
Чмокнув коллегу, которая по возрасту годилась ей в матери, а временами вела себя как вторая родительница, в щеку, девушка на минутку юркнула в крохотный санузел, помыть руки, и снова вернулась в кабинет. Марина Владимировна, повесив на спинку стула цветастый палантин, чтоб не мешался, наливала себе чай и привычно ворчала:
— Кофе… Фе! Разве ж это кофе? Опять свою отраву из пакетиков глушить будешь!
— Отрава из пакетиков — это кокаин, — хихикнула Ника, вытаскивая из шкафа фиолетовую кружку. — А я просто люблю кофе со сливками и нажористыми ароматизаторами. Вот сейчас буду по-ирландски!
— Ох, Ника, язву заработаешь ты на своих кофейках! — цокнула языком Марина Владимировна, но полномасштабной нотации не развернула. Что толку? Все равно Соколова со всеми доводами согласится, да только поступать будет по-своему.
— А я их чем-нибудь вредным заем и минус на минус даст плюс, — рассмеялась девушка, вытаскивая из шкафа пакет со вчерашними коврижками, все еще мягкими и источающими умопомрачительный аромат. Принюхавшись, Ника с чувством констатировала: — Здорово, что архив Райпищеторга у нас хранится, а парикмахерский в Привокзальном!
Коврижки были подарком благодарной кондитерши предпенсионного возраста, получившей вожделенные справки не за четыре регламентированные недели, а в два дня. Взяток деньгами архивные работники не брали в принципе и сильно обижались при попытке дачи «барашка в бумажке». Но поскольку работали не по бюрократическим канонам: одна справка — один месяц срока, то благодарные клиенты сами осыпали расторопных дам шоколадками, конфетами и, конечно, изобилием пирожков и пирожных. Ведь очень многие из тех, кто лет тридцать назад начинал карьеру в кафе и ресторанах Райпищеторга, так и оставались на сем хлебном поприще до самой пенсии.