Выбрать главу

от этих нововведений. Он начал было со страшной силой писать, но прежние ответственные адресаты в ГлавПУРе исчезли вместе с ГлавПУРом, иных адресатов не объявилось, и он сообразил, что выгодней поддержать новый опыт обучения

молодых офицеров-десантников, чем подставлять себя под тяжкую длань бывшего афганца генерала Нестерова. Единственное, с чем он не мог смириться, так это с тем, что игра, как ни крути, была все же американская, блин, и никаких

аналогов ей в русских молодецких забавах не усматривалось. Я хотел ему подсказать, что есть вполне национальное российское развлечение, которое называется "гражданская война", но решил не осложнять себе жизнь. Как-то не

улыбалось мне оставаться без увольнительных, а эту пакость он всегда мог мне устроить.

С тех пор свиноферма преобразилась. Нарыли окопчиков, натаскали бетонных блоков, приволокли два списанных танка и три БТРа. Ну, Грозный и Грозный после первого штурма. Или, может быть, какой-нибудь Кандагар, где мне побывать не пришлось, а генералу Нестерову очень даже пришлось.

Полигон со всех сторон обнесли высоким забором, снаружи приспособили приступочки для зрителей, оборудовали НП для судей за толстым стеклом, наладили механику для мгновенного появления мишеней. В общем, сделали все по

уму. В пристроенной каптерке хранились отпечатанные в типографии силуэты-мишени. Они меня и заинтересовали: кто же нынче у нас вероятный противник?

Коллекция наводила на глубокомысленные размышления. Никаких тебе "зеленых беретов", никаких еврейских штурмовиков. Лица кавказской национальности всевозможных видов и одеяний, исламские террористы с клетчатыми, как у Арафата, платками на шеях и головах. Боевики ИРА в темных

беретах. Какие-то финно-угорские подозрительные типы. Ну, и случайный народ -- милиционеры, пожарники, просто прохожие.

Да, негусто у нас, оказывается, с предполагаемым противником. Если так и дальше пойдет, нужно будет печатать афишки с шахтерами и монтерами. Вот и реформируй тут армию, о чем столько разговоров идет. А как ее реформировать, если противника нет? Эти недавние дела насчет расширения НАТО на Восток --может, это и есть попытка хоть как-то обозначить неприятеля и тем самым придать ускорение военным реформам?

Размышлениям на эту тему я и предавался, пока судья-капитан давал пояснения и шли первые бои. Публика вела себя, как на футболе. Советы так и сыпались сверху на игроков: "Там он, за танком!", "Не гуляй туда, Жора!", "Миха, гаси его, гаси!"

Судья сделал несколько попыток навести порядок, но в конце концов только рукой махнул.

На благоустроенных трибунках возле щита судьи разместились Нестеров, Митюков и чины из Москвы. Там же был и штатский, на которого я еще раньше обратил внимание. Краем глаза я заметил, как он что-то сказал на ухо Нестерову, тот с некоторым недоумением вздернул брови, потом наклонился к

судье и что-то ему приказал. Тот не понял. Генерал растолковал. Понял.

После финального боя, в котором, как я и предполагал, победил тот самый понравившийся мне парнишка, судья неожиданно объявил в матюгальник:

-- Дорогие друзья! Только что мы приветствовали лучшего рейнджера нынешнего года. Такой успех выпадает нашим курсантам только раз в жизни. Нет ни одного человека, который стал бы рейнджером дважды. Но!

Твою мать. Только этого мне не хватало. Как чувствовал -- не нужно было сюда ехать. Но это, пожалуй, вряд ли что-нибудь изменило бы. Это я уже понимал.

-- Но есть человек, который сумел стать лучшим рейнджером три раза, --июньским соловьем разливался судья. -- Три, друзья мои! Вы не ослышались! Три года подряд был лучшим из лучших выпускник нашего славного училища,

молодой офицер-десантник Сергей Пастухов! И он сейчас среди нас! Поприветствуем его!

Сука ты, капитан. И больше никто. Я встал. А что было делать? Раскланивался, как клоун.

Ольга и Настена вместе со всеми восторженно аплодировали и гордо поглядывали по сторонам.

Ну, женщины!

Судья поднял руку, требуя тишины. Трибуны нехотя угомонились.

-- Дамы и господа! -- продолжал он. -- У меня есть для вас прекрасный сюрприз. Вот здесь, рядом со мной, сидит еще один выпускник нашего замечательного училища. Правда, пятнадцать лет назад, когда он получил диплом и первый офицерский чин, еще не было этого полигона и конкурс на

звание лучшего рейнджера не проводился. Но он прошел другую школу в горячих точках и стал одним из самых опытных офицеров-десантников. Разрешите представить -- подполковник Александр Егоров! Аплодисменты, друзья мои, аплодисменты!

Этот долбаный капитан явно ошибся в выборе профессии. Ему бы в ведущие какого-нибудь телешоу.

Штатский со шрамом встал и раскланялся. Подполковник, значит. Неплохо для его лет. Очень даже неплохо.

-- Сегодня мы видели бои наших лучших курсантов, -- выпевал судья. - А хотите увидеть бой настоящих профессионалов?

-- Хотим! -- вразнобой загудела публика.

-- Не понял! -- объявил капитан. -- Хотим или не хотим?

-- Хотим! -- дружно грянули в ответ.

-- Теперь понял. Тогда давайте попросим Сергея Пастухова и Александра Егорова показать нам, что такое настоящий бой! Попросим, друзья мои, попросим!

И сам захлопал, показывая пример.

Вот это и называется -- попасть в расклад. И не отнекаешься. Все равно уломают. И получится, что кокетничал.

Поэтому я без спора отдал Ольге свою "сейку" и бумажник (на всякий пожарный, чтобы в каптерке не сперли) и вместе с моим нежданным соперником направился в раздевалку. Начальник вещсклада, старшина Сан Саныч, который служил здесь едва ли не с момента создания училища, выдал нам камуфляж, спецназовские ботинки с высокой шнуровкой и черные вязаные шапки типа "ночь" с прорезями для глаз. Егоров переоделся быстрей меня, кивнул: жду. И вышел из раздевалки.

-- В каком году он закончил нашу школу? -- спросил я у Сан Саныча. Для того и тянул с переодеванием, чтобы спросить.

-- Ни в каком, -- буркнул тот. -- Я его первый раз в жизни вижу.

-- Точно?

Сан Саныч даже не посчитал нужным ответить. А я не стал переспрашивать. Уж если он сказал, что видит этого типа первый раз в жизни, так оно и есть. Он мог пожаловаться на печень, источенную местной самогонкой во время борьбы за всеобщую трезвость, но на память он пожаловаться не мог. Он даже мой