Сестра добавила:
— Мама была очень довольна, когда ты вышла за врача.
Заткнись, Мэри Джейн. Не говори ничего больше.
Окутанные вязкой тишиной, мы не смотрели друг на друга, я повесила на плечо сумку и принялась открывать дверь. Ключ не хотел двигаться, ручка — поворачиваться. Нельзя показывать, насколько я потрясена. Мэри Джейн не должна увидеть, что мне нужны две руки: правая, чтобы повернуть дверную ручку, и левая — чтобы поддержать дрожащую правую.
— Хорошо, Мэри Джейн. Едем.
Я подумаю про всю эту сестринскую историю позже. Пока же я должна выбросить ее из головы и сосредоточиться на имеющемся деле. Она пришла ко мне за помощью.
Глава 2
При ходьбе мне казалось, что ноги будто налились свинцом, и в то же время я ощущала странную легкость, словно больше не принадлежала себе и могла парить в воздухе.
Мы шли по тихой улице к старой конюшне, которую соседи позволяли использовать в качестве гаража для моего «Джоуитта». Живая изгородь серебрилась паутиной.
Мэри Джейн шагала легко, кожаное пальто хлопало ее по лодыжкам, и вся она источала жизнерадостность, словно стряхнула с себя тревоги и теперь, когда я нашлась, все будет хорошо. Даже сквозь туман в голове из-за попыток разобраться в ее словах я почувствовала настроение Мэри Джейн. Оно было знакомо мне по тем случаям, когда я помогала женщинам после войны. Облегчение от того, что рядом кто-то есть, создает иллюзию, что все устроится. Однако сейчас был не тот момент, чтобы впадать в эйфорию.
Сестра. Она моя сестра. Эта девочка, Гарриет, которая нашла тело своего отца, моя племянница. И есть племянник. Как же его зовут? Остин. Малыш Остин, назвала она его.
Я ужаснулась, осознав вдруг, что именно нашли эти дети.
— Где сейчас дети? — спросила я.
— Спят дома. Я оставила на столе записку, если они вдруг проснутся до моего возвращения.
Ранним утром всё производит больше шума. Дверь старой конюшни, где я держала «Джоуитт», громко скрипнула, открываясь. Мэри Джейн воззрилась на автомобиль.
— Какая красивая машина! Дети захотят прокатиться.
Она вела себя так, будто мы собирались отдохнуть в выходной день, а не начать то, что вполне могло обернуться расследованием убийства.
— Закрой дверь, когда я выеду, хорошо?
Сестра отступила далеко в сторону, словно боясь, что колеса автомобиля раздавят ей пальцы ног.
Закрыв дверь, она забралась в машину. Я подала Мэри Джейн карту.
— Тебе придется засунуть руки в рукава, чтобы не замерзнуть. Я забыла взять лишнюю пару перчаток.
— Ничего страшного.
— Не разговаривай со мной во время езды, потому что шум будет заглушать твой голос. Но положи эту карту так, чтобы я могла до нее дотянуться.
Мэри Джейн взяла карту.
— По дороге будет много трамвайных путей.
На извилистых улочках, ведущих из Хедингли в Грейт-Эпплвик, у меня будет не слишком много возможностей свернуть не туда, но полностью исключить этого нельзя. Я ведь не слишком знаю дорогу на Гизли.
Когда мы оставили Хедингли позади и поехали по сельской местности, розовые полосы в небе превратились в золотые, а потом поблекли до белизны. Осторожно появилось несмелое солнце. Если не считать шума двигателя, мир был тих и спокоен. Даже лошади и коровы еще не вышли пастись.
Мэри Джейн подняла воротник и засунула руки в рукава пальто.
Я быстро глянула на нее. Вот человек, который знал мою биологическую мать, братьев, сестер, кто знал моего отца и был частью их жизни. Все они оставались для меня тайной. В тот момент, когда я осторожно совершала поворот, на меня навалилось чувство страшного одиночества. Отказавшись думать о семье, которая меня отдала, я никогда не нуждалась в том, чтобы они что-то для меня значили. А теперь Мэри Джейн вторглась в мою жизнь — эгоистически, без всяких там «вы позволите».
Внезапно на дорожке слева показалась повозка. Лошадь в шорах мотнула головой. Щелкнул кнут. Я снизила скорость и нажала на тормоз.
— Я никогда тебя не забывала, — вдруг сказала сестра, низко наклонив голову, а потом повернувшись и взглянув на меня. — Ты была совсем крошкой. Я просила маму, чтобы она не отдавала тебя тому человеку. Мне казалось, что он тебя уронит. Он, помню, держал тебя на сгибе правой руки. Я помню, как говорила, что он тебя уронит. Но никто не слушал. Я плакала, когда тебя унесли.