– Омелька, пулей скачи в курень и подымай громаду! Остальные – за мной!
Юнак молча кивнул и, развернув лошадь, направился в обратную сторону. Одновременно вскочив в седла, запорожцы продолжили погоню. Проскочив лощину, они вылетели на холм и притормозили, оглядывая голую, безлесную степь.
– Вон они! – выкрикнул быстроглазый Лисица. – В долину уходят.
Неясные размытые силуэты виднелись в серой предрассветной дали. Пришпорив взмыленных коней, казаки с устрашающим гиканьем устремились к врагу. Еще несколько минут стремительной скачки, и тонкая казачья сабля запоет привычную смертельную песню. Уже видны короткие кожуха шерстью наружу и лохматые лисьи малахаи. Уже поднялся настороженный крик в рядах крымчаков и быстроногие степные кони готовы сорваться в паническое бегство. Еще немного и …
– Засада, Нестор! – раздался предупреждающий оклик. – Справа!
Из-за высокого холма вылетела затаившаяся конница. Лунный отблеск на кривых татарских саблях с тонким свистом разрезал сумеречную мглу. Погоня попалась в западню.
– Уходим!
Запорожцы рыскнули влево, уходя по длинной дуге от преследователей. Несколько минут длилась бешеная скачка, сопровождавшаяся гортанными криками крымчаков. Когда свежие татарские кони приблизились на дистанцию выстрела, в воздухе запели стрелы.
– К бою!
Нестор выкрикнул команду и резко дернул уздечку. Развернувшийся десяток встретил врага пистолетными выстрелами. Захрипели жалобно кони, на землю кубарем покатилось трое татар. Рядом охнул Путша – стрела навылет пробила ухо, оставив жалкий клочок. Сабли с шипением покинули ножны.
– Гик!
Боевой клич пронесся по степи. Подбадривая себя воинственными криками, навстречу устремились крымчаки. В жестокой сабельной рубке сошлись два отряда. Степняки широкой подковой окружили запорожцев, пытаясь обойти с флангов. Казачий разъезд дружно, не ломая строй, ударил в центр.
– Бей! Овчинный малахай развалился надвое, брызнув темными каплями.
– Н-на!
Привстав на стременах, старый Метелица сделал короткий замах, и косой удар рассек скуластое лицо.
– Иншалла! Свесился с коня балагур Малк, не дожив до двадцать первой весны.
– Дзябол в харю!
Беглый шляхтич Забельский блокировал саблю в руках крымчака и могучим ударом кулака выбил его из седла.
– Бей!
– Аллах акбар!
На Нестора навалилось сразу трое. Зеленый казачий жупан в нескольких местах покрылся разрезами, а седой оселедец развевался на морозном ветру, как куренной жупел.
– Держись, браты!
Из лощины, с шашками наголо, низко пригнувшись к конским шеям, вылетел сторожевой десяток Переяславского куреня. Вперед вырвался Семен Лузга, кровный побратим Нестора, атаман разъезда.
– Руби басурман!
Татары, несмотря на сохраняющийся численный перевес, брызнули врассыпную. Дичь внезапно превратилась в охотника. Запорожцы рвали уздечки и нещадно терзали конские бока шпорами, пластаясь в погоне, но азарт сыграл с ними злую шутку– конный ясырь уходил в противоположную сторону. Торопливо развернув коней, разъезд бешеным галопом вылетел на торную дорогу, укрывшую полон. Казачьи лошади дышали хрипло и прерывисто.
– Не догнать, – хмуро поведал подъехавший Лузга.
– Ушли! – со злобой сплюнул сквозь зубы Нестор.
– Твои все целы?
Грубое обветренное лицо атамана помрачнело, а рука непроизвольно потянулась к сабле – из его десятка в седлах осталось четверо запорожцев.
– Еще двое догоняют, – показал Семен на приближающихся всадников.
К отряду неспешной рысью подскакали Лисица и Палий. Данила потерял в пылу схватки свою шапку и сейчас, болезненно сморщившись, растирал пятерней затылок.
– Ранен?
– Татарская стрела на излете подрезала подпругу, – пояснил его товарищ атаману. – На полном скаку об земь сыру сверзился.
– Який же он казак, неже скаче как баба? – недовольно спросил Лузга.
– Ты хлопца попусту не хай! – вступился за друга Лисица, побелев от обиды. – Конь провалился в нору и припал на копыта. Даже чорт не удержится в седле.
– Молод еще, на старших голос повышать! – приструнил его Нестор. – Нас Семен крепко выручил, за что поклон ему низкий.
– Коль не нашего полку, то иди себе к волку, – пробурчал себе под нос Лисица.
Переяславец подозрительно посмотрел на него, словно услышал сказанное, но промолчал. Повернувшись к Нестору, он спросил:
– Посеченных сами подберете?
Дождавшись молчаливого кивка побратима, он махнул рукой своим казакам и, залихватски свистнув, ускакал прочь, оставляя за собой клубы пыли. Незамаевцы возвращались в Кош к полудню, ведя за собой в поводу лошадей с печальным грузом. Ехали молча, полностью погруженные в нерадостные думы. Кто-то скорбел о погибших товарищах, а кто-то вздыхал о нелегкой судьбе родных, чужой волей угнанных на чужбину. Лисица сжал коленями бока лошади и в два скачка поравнялся с Данилой, болезненно растирающим виски.
– Зашибся, брат? – участливо спросил он. Палий отрицательно покачал головой и неохотно пояснил:
– Чудное мне примстилось в беспамятстве.
Лисица с любопытством взглянул на товарища, но, не дождавшись продолжения, настойчиво потребовал:
– Сказывай, не тяни рогатого за хвост! Данила задумчиво потеребил чуб и начал рассказ:
– Блазнилось, что лежу я в палатах белокаменных, неведомых, а кругом чужеземцы пришлые, ни на кого непохожие. То ли нехристи, то ли аспиды грешные. Облачены в платья одинаковые, белые, что мужики, что бабы, а в руках инструмент блестящий. И режут они меня ножами острыми под яркими свечами…
Он замолчал ненадолго и внимательно посмотрел на Бояна. В живых глазах товарища не было и намеку на насмешку, только сосредоточенная серьезность. Данила продолжил:
– Потом я памяти лишился…
– Здесь или там? – немедленно последовал уточняющий вопрос.
– Не знаю, – пожал плечами Данила. – Но очнулся оттого, что гладит меня по щеке Златка, смотрит так нежно и говорит ласковыми словами… только речь ее непонятна. Про кукушку сказвала и что искала она меня…
– Характерник ты, брат! – авторитетно заявил Лисица. – Будет у нас теперь свой колдун в десятке.
– Думаешь? – недоверчиво спросил Палий.
– А то ж? Ты судьбину свою зрил, а дивчина на подмогу тебя звала.
Бросив быстрый взгляд на сомневающегося товарища, он с жаром принялся доказывать:
– Байда из Леуштовского товариства в падучей всегда кажет, кто от пули падет, а кто от пики басурманской. Может от сабли заговорить и воду в солончаках отыскать. Колдун ты, брат, даже не сомневайся!
– И что теперь делать? – беспомощно спросил Данила.
– Радоваться! – отрубил Лисица. – Вспомни: ты в Коше седьмой год уже, сколько раз в поход ходил, и на ляхов и на османов, а до сих пор ни одной царапины. И сегодня стрела татарская тебя миновала. – Чуть подумав, он добавил: – И конь твой уцелел.
Последний довод в устах товарища почему-то прозвучал с особой убедительностью. Память вернула молодого казака в давнее прошлое, когда похоронив родного батьку, запоротого до смерти рязанским помещиком Надыйкиным, он подпалил хозяйскую усадьбу и бежал в Запорожскую Сечь. Став лихим рубакой, Данила часто терял в набегах товарищей, но сам, словно и впрямь заговоренный, ни разу не был ранен.
В словах Лисицы был определенный резон, но смущало одно обстоятельство: как воспользоваться неведомым искусством характерника молодой запорожец не знал. Из раздумий его вывел легкий толчок – острый носок турецкого сапога неосторожно поддел правое стремя. Подъехавший Ляшко положил руку на плечо Данилы и спросил:
– О чем шепчетесь, други?
Ясновельможный пан гордо покачивался в седле и взирал на своих товарищей с усмешкой. Пыл прошедшей схватки еще не исчез из голубых глаз, а смолисто-черные усы воинственно топорщились.
– Палий – колдун! – поделился новостью Боян. – Будет клады искать и пули отводить.
– Матка боска! – изумленно вскинулись густые брови. – Что ж ты раньше-то молчал? Данила неодобрительно покосился на развеселившихся запорожцев и отрезал: