Поначалу два народа жили в мире - или, во всяком случае, не трогали друг друга. Но потом между ними вспыхнула ненависть. Людям вообще свойственно ненавидеть все непонятное. Да и среди драконов… всякие попадались.
В то время в цене была воинская доблесть. Рыцари шли на смерть и прославляли имена своих женщин, бросая им под ноги головы врагов. Были среди них и такие, кто шел на противников много более сильных и опасных - на драконов, например… Многие умирали. Но некоторым любовь давала такую силу, что они возвращались с победой… - Самара мечтательно вздохнула. - Можно тысячу лет спорить о морали и всем таком прочем, но ты представь только, с какой силой надо любить, чтобы этой силой сокрушить дракона?..
…К сожалению, они убивали лучших. Другие, мерзкие хитрые твари, не выходили в открытый бой. Они прятались, изворачивались, нападали исподтишка. Так выродился род драконий, став родом чудовищ.
И они научились жить рядом с людьми. Среди людей… в сердцах людей, - голос дрогнул и сорвался.
- Какая страшная история, - юноша легонько сжал ее пальцы. - Почему именно ее ты выбрала?
Почему… а чтоб она знала.
- Ты расстроен? Прости.
- Нет, ничего страшного, - он сел, все еще не выпуская из ладоней обмотанную тканью кисть. - Просто я пришел, чтобы отдохнуть и забыть ненадолго…
- Забыть что?
- Я уезжаю.
Нежить вспомнила, как уезжала из детского дома. И потом - с острова в холодном море. Она всегда уезжала только навсегда.
- Куда? Надолго?
- На три недели. Может, чуть больше… - молодой человек заговорил быстрее. - Я не хочу ехать, но мы… ну, наша семья, мы с отцом… должны появляться в свете хотя бы иногда. Мы и так живем очень уединенно, мало кого у себя принимаем, редко появляемся в столице… не знаю уж, кому так нужно нас видеть, меня в свете презирают, отца жалеют… знала б ты, как нас это злит. Но надо иногда показываться, чтобы не пренебрегать совсем уж правилами приличия… послушай, это же всего на три недели, ну не плачь, ну что ты… - и выпустил ее ладонь… лишь затем, чтобы погладить по голове.
Утопленница сжалась в комок, обхватив руками колени:
- Я не плачу, - право же, две влажные полоски на бинтах не следовало брать в расчет. - Ты ведь еще не уезжаешь, правда?
- Еще нет…
…Он уехал вчера на закате. Еще горели губы от короткого поцелуя, еще звенели в ушах слова прощания: “Если станет совсем-совсем грустно - посмотри на небо… оно для всех одно. Я тоже буду смотреть - и знать, что ты смотришь…”
А тут прокаженный с вопросами. Ему-то какое дело?..
========== Глава 11. ==========
Auf den Ästen in den Gräben
Ist es nun still und ohne Leben
Und das Atmen fällt mir ach so schwer
Weh mir, oh weh
Und die Vögel singen nicht mehr
Rammstein, “Ohne dich”
Небо меняло цвет. Медленно, но неуклонно в оттенках синего и алого плыло над землей само Время, не разбитое на часы и минуты.
Небо меняло цвет, отражаясь в прозрачных глазах нежити ежечасно, ежеминутно. Давно погас костер, закоптивший своды неглубокой пещеры, и кострище остыло. Рыба сгнила до костей, мазь присохла к стенкам склянки. Зачем идти куда-то, зачем что-то делать, когда можно просто смотреть на небо? И думать, что, может быть, именно сейчас это небо отражается в других глазах, огромных, как у ночного зверя.
Притворяться - зачем, для кого? Все равно ее никто не видит… и порой, засмотревшись на бескрайнее небо, утопленница даже забывала дышать.
От высыхающего тела поднимался густой винный дух, напоминая о колючем холоде, таком приятном; пожалуй, можно бы сходить в город, но пить одной - скучно.
А небо все меняло цвет, и, когда оно снова - в который раз - заалело над морем, поднял голову дракон.
- Не рано ты сегодня, - заметил прокаженный, подбрасывая хворосту в огонь. - Да и в прошлый раз не явилась.
На удивление безразлично звучал сегодня его голос, не требуя ответа, просто отмечая случившееся.
- Не хотела, - тихо, не глядя на больного, ответила девушка.
- Понимаю, - бесцветный шепот, еле слышный за треском дерева.
Некоторое время сидели молча. И странным казалось это молчание - тихое, бесконечно уставшее. Впервые не чувствовала Самара тяжелого цепкого взгляда.
- Что с тобой? - никогда раньше она не спрашивала первой.
Ответом ей послужил тихий прерывистый вздох:
- Устал…
“Да, он устал,” - просвистел в голове вкрадчивый шепот дракона. - “Устал от беспрерывной боли и ненависти, от своего одиночества, бессилия, от никчемности своего существования - такого жалкого из-за болезни… такого безнадежного, ведь ни один лекарь не сгонит струпьев с его тела, никакая сила не оживит эти мертвые скрюченные пальцы. Разве сидел бы он здесь, будь хоть один шанс из тысячи?.. Нет, лекари и снадобья здесь бессильны, но мы - мы поможем…”
А в самом деле, почему нет.
- Тебе бы отдохнуть… брат, - в голосе прорезались змеиные нотки. - Тебе нужен покой. Чтобы ничто не тревожило - ни боль, ни заботы…
И прерывистый вздох в ответ выразил согласие лучше слов.
- Тебе нужен покой, - бездумно повторила нежить, откинув капюшон и вглядываясь в изъеденное болезнью лицо мужчины. В прорези рта блестели крупные до странности белые зубы - давно изжив страх перед смертью, он улыбался ей, как дорогой гостье…
Дракон как будто утолил голод, свернулся клубком и затих. А утопленница сидела, пока не догорел костер, перебирая редкие черные волосы главы общины(бывшего главы, как бы нехотя исправилась мысль. Бывшего. А ведь ему, пожалуй, не было и сорока…) - не было сил уйти.
Он первый на ее памяти улыбнулся своей гибели. Живой мертвец… дрянное состояние, как между небом и землей подвешенный - и ни ходишь, ни летишь. Наверное, теперь, когда все определилось, он счастлив.
А вот ей пора спускаться на землю - в мечтательном забытьи прошло две недели, а это значит, что нужно привести себя в порядок за оставшееся время. И, набросив капюшон на лицо названного брата, Самара встала и побрела прочь - медленно, пока ее могли видеть, затем все убыстряя шаг.
В “колодце” при свете заново разожженного костерка она считала деньги, беззлобно бранясь на собственное транжирство - монет осталось совсем мало.
Некоторые вещи она все-таки предпочитала покупать. Например, мазь от проказы, вино… или оливковое масло.
Безразличие сменилось напряженно-радостным ожиданием, а Время никуда не торопилось - и теперь, казалось, вовсе решило передохнуть, потихоньку замедляя свою колесницу. Семь дней тянулись бесконечно долго, и каждый следующий был длиннее предыдущего.
Колесница остановилась утром восьмого дня, когда, увидев знакомую долговязую фигуру, Самара рванулась навстречу; когда Лоран легко подхватил ее на руки и закружил.
- Осторожнее, надорвешься…
- Скорее, о ребра твои порежусь, - хмыкнул он, все же опуская девушку на землю.
- Глупости говоришь… лучше расскажи, как съездили?
- Паршивее, чем обычно. Я скучал, - обнял ее, уткнулся носом в блестящие скользкие волосы. - Оливковое масло?
- Да… нравится?
А через секунду они уже целовались, жадно, торопливо, - так в пустыне утоляют жажду у единственного на сотни миль колодца. И Самара не остановила руку юноши, скользнувшую от ее талии вверх, к шнуровке на груди… замершую на полпути - там, где под тонкими ребрами не билось сердце.