Через два часа компаньоны снова сидели в кабинете приора. Их одежда, пока они принимали душ, была вычищена слугами, а их желудки блаженно переваривали мясное рагу с листьями нежного зеленого салата. Нижегородскому даже удалось немного вздремнуть после ужина.
За окном совершенно стемнело и уже погромыхивало. Лето четырнадцатого года, как никакое другое, было насыщено грозами, которые проносились над Европой, нарушая тишину и покой «кайзерветтер».[76]
Настольная лампа и два неярких бра позади кресла приора давали света столько, чтобы не потревожить полумрак, затаившийся в дальних углах кабинета. Не могли они развеять и тень, повисшую где-то высоко, под нервюрами его готического свода.
— Это невероятно, — произнес фон Либенфельс. — Никакой древний манускрипт не вселял в меня столько трепета, сколько каждая страница вашей книги. Я нашел в ней сотни знакомых мне людей…
— Здесь нет ни одного вымышленного персонажа, — с гордостью подтвердил Нижегородский.
— Но как вам удалось?
Компаньоны переглянулись.
— Над чем вы сейчас работаете? — вежливо поинтересовался Каратаев. — Вы закончили свой «Cantuarium»?
— Нет еще… — от неожиданности голос приора совсем сел.
— А хотите увидеть окончательный вариант?
Не дожидаясь ответа, Савва вытащил из портфеля новую пачку листов. Это был сборник гимнов ордена, который неутомимый фон Либенфельс должен был закончить только года через два с половиной.
— Вот, пожалуйста. Как вы понимаете, мы не авторы вашего «Кантуариума» (да мы и латыни-то не знаем), точно так же, как мы не авторы и «Последнего смотра императоров». Но спрашивать у нас о большем бесполезно. Любопытство и вера — вещи взаимоисключающие. Высшие силы не любят любопытных, они любят повинующихся.
Удар грома за окном заставил приора вздрогнуть. И все же он, скорее машинально, вынул из второй стопки лист наугад и прочел торжественные строки, о которых не раз думал, но которые еще не успел облечь в слова и изложить на бумаге.
— Высшие силы… — пробормотал Ланц.
— Высшие силы говорят нам, что мы не готовы к войне, — словно перехватил его мысль Нижегородский. — Если же война будет развязана, то и десять Юпитеров, вошедших в созвездие Рыб, не приведут к власти королей-священников и ваша эпоха возрождения иерархий никогда не наступит.
Страшная гроза грохотала над всей Верхней Австрией. Ни капли воды, только ветер и молнии. Они сверкали над гранитными карьерами Маутхаузена, над древними лесами плато Мюльфиртель, над башнями Старого собора иезуитов в Линце и над цистерцианским аббатством в Вильхеринге. А какой роскошный фейерверк был устроен над излучиной Шлёгенер-Шлинге, где Дунай, словно решив повернуть обратно в Германию, разворачивается на 180 градусов и течет вспять! Но сильнее всего в эту ночь грохотала гроза над маленькой деревней Штруден и расположенным над ней полуразрушенным замком. Здесь ветер рвал флаги и ломал ветви деревьев, срывая с них еще совсем зеленую листву и уносил ее в черноту опутанного сверкающими змеями неба. И казалось, что обратно на землю эти сорванные листья уже не возвращались.
— Решайтесь, доктор Ланц, и о вашем журнале узнает весь мир, — улучив паузу между раскатами, почти прокричал Нижегородский.
— Конечно… конечно… я… согласен!
— Пятьдесят тысяч экземпляров.
— Да.
— В ближайший номер.
— Да.
— Через три недели.
— Я завтра же позвоню в типографию.
— Потребуется известная доля секретности. Информация не должна выйти наружу раньше времени.
— Понимаю. Я сам отвезу рукопись в Линц и прослежу за исполнением заказа.
— Отлично! Мы в вас не ошиблись. Сколько дней займет доставка отпечатанных номеров в магазины и киоски Австрии, Венгрии и Германии?
— От трех до пяти. Столько же в Швейцарию и Италию. В Англию, Северную Африку и Скандинавию чуть больше.
— Годится. И последнее: о нас не нужно никому говорить. Вы ведь сможете, если потребуется, напустить туману и не разглашать наши имена?.. Прекрасно! Запритесь в своем замке и никому не давайте интервью, тем более что подпись «A.F.», которая здесь стоит, уже сама по себе достаточно известна.
Утром выспавшиеся соотечественники отправились в обратный путь. Ночная гроза завершилась проливным дождем, так что до самого Кремса пыли не было. Правда, несколько раз приходилось останавливаться, чтобы убрать с дороги упавшие ветки и целые стволы.