Малко поднялся в свою комнату, открыл кожаную сумку и, вынув из нее кольт 45, долго взвешивал его на ладони. Ему очень не нравилась эта прогулка в Амритсар. Дело пахло западней. Ему совсем не хотелось быть зажаренным. Единственное, что скрашивало поездку, это присутствие Амарджит.
Глава 4
На улице Ринг-роуд образовалась огромная пробка, и немудрено: прямо поперек проезжей части преспокойно разлеглась корова. Шофер сигналил и рулил как сумасшедший, чуть не разнес вдребезги мотороллер, на котором ухитрилось разместиться семейство из шести человек, и все же, когда они подъехали к дому Амарджит, было уже полвторого.
Крошечный садик перед домом почти полностью был занят палаткой цвета хаки; небрежно прислонившись к ограде, стоял солдат в красном берете с огромным ружьем на плече. Другой солдат расхаживал взад и вперед по узкой дорожке.
Малко успел заметить в палатке еще с полдюжины солдат, валявшихся на раскладушках.
Из дома вышла Амарджит и помахала Малко рукой:
— Я уж думала, что вы заблудились:
На ней были узенькие, в обтяжку, брючки из розового шелка и длинная сиреневая блузка, стянутая широким поясом.
В комнате, на диване в стиле «Галери Барбес» 1935 года, сидел пожилой мужчина, одетый в подобие белой пижамы, с газетой в руке.
— Моя дядя, Гурнам Азад.
Поздоровавшись со старым индийцем, Малко спросил:
— Почему у вас в саду столько солдат?
Гурнам Азад обреченно улыбнулся:
— Я значусь в «черном списке» у сикхов, и правительство меня охраняет. Но все это попусту. Все равно убьют.
Он говорил так, как будто речь шла о ком-то другом. Удивительная страна.
В комнату вошел слуга, босой и плохо выбритый, с подносом в руках. Все те же вечные кусочки баранины и курицы под обжигающим соусом. Амарджит протянула Малко стакан, наполненный какой-то беловатой жидкостью.
— Выпейте, это нейтрализует перец в желудке.
Его чуть не вырвало. Нечто совершенно отвратительное: что-то похожее на прокисший йогурт.
...Через пятнадцать минут с едой было покончено, и слуга подал чай с кардамоном.
Индийцы едят очень быстро и не делают из еды культа.
— Я могу пойти вместе с вами за журналистским удостоверением, — предложила Амарджит. — С помощью нескольких рупий и бутылки виски попытаемся пробить индийскую бюрократию.
— Сегодня воскресенье...
— Там есть дежурные.
— Наша поездка в Амритсар не из приятных, — заметил Малко. — Вы не передумали?
Журналистка пожала плечами.
— Мы здесь привыкли к насилию. Во время погромов мы прятали сикхов, а наши соседи пришли, чтобы их убить. Перед этим они уже расправились с одной семьей и носили повсюду труп маленького ребенка, насаженный на острие копья... Недавно на глазах у своих детей был зарублен топором отец семейства. Для нас смерть мало что значит. Просто переход из одной «кармы» в другую.
Дядя куда-то исчез, и они вышли из дома.
Опять долго ехали по бесконечным проспектам и наконец, очутились перед грязным, выкрашенным охрой зданием, которое охраняли часовые: Бюро печати и информации. Коридоры, уставленные растениями, вяло крутящиеся вентиляторы и вежливо улыбающиеся, но совершенно ни на что не годные чиновники. Казалось бы, получение журналистского удостоверения — дело простое и быстрое, но никто не мог им толком объяснить, к кому нужно обратиться... В результате, они оказались в огромном кабинете, где посетителей принимала, по всей видимости, какая-то важная персона. Над столом висел портрет бородатого сикха, президента республики Индия. Чиновник был знаком с Амарджит. Он приветствовал ее, и его вмиг повлажневшие глаза уже не отрывались от ее груди.
Через двадцать минут Малко вышел оттуда, имея в руках маленький кусок зеленого картона в пластиковом чехольчике: журналистское удостоверение, оформленное по всем правилам на его имя. Прикрытие для поездки в Амритсар было обеспечено.
— Мне нужно написать об одном индийском празднике, — сказала Амарджит. — Он проходит в северной части города. Хотите поехать со мной?
— С удовольствием, — сказал Малко.
До следующего утра делать ему было нечего. Амарджит перегнулась к шоферу:
— Чанди Чоук!
— Хорошо.
В старом Дели, на выезде с Матхура-роуд, они застряли в плотной массе рикш, пешеходов и дрянных автомобильчиков. Все это катило по мостовой, словно грязевой поток. Кругом царила глубокая нищета. Масса уличных торговцев предлагали прохожим лепешки, жареное мясо на вертелах и штучные сигареты.
Внезапно прямо перед собой они увидели красные стены гигантской крепости, точно сошедшей со страниц одного из романов Киплинга. Укрепления тянулись на целый километр.
— Красный Форт, — пояснила Амарджит.
Величественный и давно заброшенный обломок имперского могущества. У подножия стен был устроен парк, а во внутренних помещениях расположился какой-то коммерческий центр и то, что осталось от административной службы. Величие и упадок... Тротуары улицы, по которой с трудом пробирался их автомобиль, служили приютом множеству несчастных; они жили здесь под натянутыми кусками брезента, в старых, без колес, колясках рикш или просто на земле...
— Мне трудно снова привыкать к Индии, — сказала Амарджит. — Но это моя страна... Я не могу найти себе квартиру, потому что хочу жить одна. Рассорилась со своей семьей, отказавшись выйти замуж за предназначенного мне человека моей касты... Жизнь индийской женщины напоминает по-прежнему жизнь Ситы, богини унижения, которая беспрекословно подчиняется своему мужу, а затем сгорает вместе с ним на погребальном костре, боясь не угодить ему даже после его смерти...
От волнения грудь ее вздымалась и под тонким шелком облегающей кофточки выглядела крайне соблазнительной.
Амарджит перехватила взгляд Малко и слегка смутилась.
— Похоже, у всех индианок очень красивая грудь, — заметил он. — А у вас она просто великолепна.
Она смущенно засмеялась.
— Не знаю! Должно быть, все дело в генах. Все статуи эротических храмов изображают женщин с пышной грудью. У нас действительно редко увидишь плоскую женщину. В нашем народе всегда существовал культ эротики, но система «совместных семей» положила этому конец.
— Что это такое?
— Это ужасно. Две или три семьи живут вместе под надзором бабушек и дедушек. Никакой тайны интимных отношений. Бабушка решает, когда молодоженам заниматься любовью. И все это длится уже много поколений...
— Значит, в Индии больше нет эротики?
— Только в деревнях, где еще сохранился тантризм. Изредка они проводят свои сборища, которые правительство называет оргиями. Всю ночь они занимаются любовью, группами, растягивая удовольствие. И у них до сих пор сохранился культ фаллоса.
Малко вспомнились восхитительные губы Ведлы. У юной пенджабки культ фаллоса был, должно быть, врожденным.
Они свернули на улицу Махатмы Ганди, по обеим сторонам которой расположились ужасающие трущобы. В основном это были сколоченные из досок бараки, а одна семья устроилась в багажном контейнере, украденном у какой-то аэрокомпании. Наверху — дети, внизу — взрослые. В помещении, рассчитанном на два десятка чемоданов, ютилось пять-шесть человек...
— Посмотрите вон на ту улочку, — сказала Амарджит.
Разрушенные лачуги, обгоревшие стены, развороченные фасады. С другой стороны текла река Джамна.
— Здесь, — сказала молодая женщина, — с помощью полиции была проведена зверская расправа с сикхскими семьями. Насиловали женщин, забивали ногами детей. Людей наваливали кучами в машины и поджигали...
Малко смотрел на женщин, что сидели прямо на улице на своих лежанках, уставив глаза куда-то в пустоту. Прошел год, а здесь ничего не было восстановлено. Были видны даже пятна крови, которые не удалось смыть муссонным дождям. Мужчин здесь почти не было.
— Сикхи ничего не забыли. Видите эту надпись на стене? — спросила Амарджит.
На обрушившемся фасаде одного из домов Малко увидел яркую надпись санскритскими буквами. Амарджит наклонилась к нему.
— Там написано: «Пусть пролитая кровь породит ненависть!»
Они повернули направо и внезапно оказались буквально нос к носу со слоном. Потом увидели второго, третьего и, наконец, четвертого... За слонами двигались десятки грузовиков, переделанных в карнавальные повозки, между ними шли музыканты в потрепанных униформах, изо всех сил дуя в трубы. Шум стоял ужасный. На грузовиках ряженые индийцы изображали различных богов.