Я давно уже заметила, что человеку можно впарить любую глупость, если говорить с достаточной степенью уверенности. При известной сноровке можно даже убедить, что черное – это белое, особенно если человек привык в себе сомневаться. Мордатый милиционер у дверей палаты, несмотря на свою наглость, был, похоже, как раз из таких. Парнишка-санитар – тоже.
- Ребенок, - сказала я со снисходительной усмешкой, как у доброй усталой матери семейства, - это не его пульс, а твой. Ты прижимаешь пальцы и чувствуешь свой пульс в периферических сосудах. В капиллярах то бишь.
- Да? – удивился он и прижал пальцы к щербатому столику. – Правда.
- Ну вот, - удовлетворенно кивнул Петя. – Или, может, это пульс стола?
- Но ведь он же шевелился! Я видел!
- А тебе не приснилось?
- Да нет же! – Парень чуть не плакал.
- Ничего не приснилось, - я решила прийти к нему на помощь. – Просто ветер, фонарь качается, тени от деревьев ползают. Вот и показалось.
- Смотрите, он дышит! – санитар тыкал пальцем в Корнилова, который, устав следовать моим наказам, действительно глубоко вздохнул.
- Тебя как зовут? – сварливо спросила я.
- Олег.
- Ты студент?
- Да, на второй курс перешел.
- Послушай, Алик, не знаю, может, вам это еще не объясняли, а может, ты просто вместо лекций по девкам бегал. Но, к твоему сведению, когда труп разлагается, внутри образуются газы. Которые периодически выходят через все имеющиеся в наличии отверстия. При этом происходят изменения плотности тканей, которые по неопытности можно принять за дыхание.
- Но ведь он же совсем недавно умер, - прошептал в конце сбитый с толку Алик. – Даже остыть еще не успел. Разве может образоваться столько газов?
- Может, Алик, может, - похлопал его по плечу Петя. – Все может быть, все может статься, машина может поломаться, девчонка может разлюбить, но чтоб мы бросили курить – такого, брат, не может быть! Так что давай покурим и мирно разойдемся. Брось эти свои глупости. А то так и свихнуться недолго. Будут везде живые мертвецы мерещиться.
- А что, если он еще на улице постоит? – робко предложил санитар. – Честно говоря, мне тут с ним что-то страшновато. Не поверите, совсем трупов не боюсь, в анатомичке ни разу не стошнило, но этот… какой-то жуткий. Честное слово, как живой.
- Я бы на твоем месте выпил спирту и пару раз прочитал “Отче наш”, - на полном серьезе посоветовал Петя. – Ладно, пусть торчит на улице, мне-то что. Чай не простудится. Но если что – я не виноват!
Мы снова поднялись на лифте на первый этаж и разошлись в разные стороны. Не знаю, как прошла процедура выхода у Пети, но мне пришлось капитально поскандалить с бабкой – уж не знаю, кто она такая – сторожиха, вахтерша, санитарка. В первый раз она с ворчанием открыла запертую дверь, но во второй уперлась.
- И что ты шастаешь взад-вперед? – гундела она, набычившись, как вредный малыш в песочнице. – Только что вышла ведь и вдруг обратно тут. Вот как зашла – так и выходи.
- Я через морг зашла, - оправдывалась я с виноватым видом. – Кошелек забыла. Не хотела вас беспокоить.
- Вот и не беспокой. Иди через морг.
- Я пыталась. Но там труп привезли, у двери поставили, не отодвинуть и не обойти. А санитар ушел куда-то.
Минут через пять она все-таки сдалась и открыла дверь. Делов-то – две минуты. Но как же не показать власть!
Обойдя больницу, я села в “Ауди”. Петя устроился за рулем, Антон рядом. Они уже успели освободиться от маскарада. Корнилов, которому дали панамку-“идиотку”, чтобы прикрыть повязку, сидел на заднем сидении и часто, как овчарка на жаре, дышал приоткрытым ртом – наверстывал упущенное за время нахождения в образе трупа.
- Все в порядке, солнышко? – спросил Антон. – Тогда поехали.
По тому, с какой интонацией он произнес это “солнышко” и какую гримасу скорячил при этом Герострат, я поняла, что битва гигантов началась.
Петя резко взял с места, и уже очень скоро мы оказались на Выборгском шоссе.
О том, что происходило в это время в больнице, нам стало известно гораздо позже.
Менты все-таки позвонили начальству. Им велено было остаться в больнице до утра, пока не прибудет подмена. Старший расположился на диванчике в холле второго этажа, неподалеку от реанимации, младший прикорнул на стульях у бывшей Корниловской палаты.
Где-то ближе к утру мордатый решил поинтересоваться состоянием своего подопечного. Он долго колотился в стеклянную дверь, не заметив кнопки звонка, поэтому вышедшая на стук сестра была весьма недовольна и разговаривать нерасположена.
- Кто? Корнилов? Нет у нас такого.
- А где? – оторопел грозный страж.
- Умер. В морге ищите.
Отзвонившись начальству и получив “добро” на уход, он поднялся на третий этаж за своим товарищем. И тут случилось нечто странное.
К палате подошла худощавая темноволосая медсестра (не Даша!) и сказала, что должна сделать укол больному Корнилову. Узнав, что больной Корнилов скончался, она как-то слишком явно обрадовалась. Менты насторожились, и тут из ординаторской выпорхнула изрядно помятая и потрепанная Даша.
- Вы кто? – вполне резонно поинтересовалась она у коллеги.
- Вас не было, и меня попросили сделать укол, - нахально ответила та.
- Корнилову инъекции делают два раза в день, - возразила Даша. - Кто назначил дополнительную?
- Дежурный врач.
Тут, как в водевиле, из ординаторской вышел не менее помятый и потрепанный дежурный врач.
- Владик, ты что назначил Корнилову? – поинтересовалась Даша.
- Ничего, - удивился тот.
Лжемедсестра попыталась улизнуть, но менты не позволили. Когда выяснилась вся история: с еще одной подозрительной медсестрой (“Я никого ни о чем не просила!”), с реанимацией и моргом, Даша и дежурный врач хором завопили:
- Что за фигня?
Позвонили в реанимацию.
- Парень уже умер и до нас не доехал, - ответили там. – Так что ничего не знаем, звоните в морг.
В морге санитар Алик подтвердил, что некий труп без сопроводительных бумаг прибыл, привезли его какой-то бритый бугай и медсестра по имени Маша. И что труп очень странный.
Дежурный, Даша и один из ментов понеслись в морг. Встретил их Алик, впавший в состояние прострации.
- Он ушел, - твердил несчастный санитар, улыбаясь, как блаженный. – Встал и ушел. Осталась одна каталка. Я так и думал, что он живой, а эти мне доказывали, что нет. Я так и думал, что не может труп шевелиться и дышать.
Тем временем, таинственная девица брызнула из баллончика в лицо второму милиционеру и беспрепятственно смылась. На лестнице нашли маленькую черную сумочку, а в ней – паспорт на имя Дианы Алексеевны Каретниковой.
* * *
- Ну как, ничего не хочешь рассказать? – спросила я, не глядя на Корнилова.
Антон молчал, смотрел вперед, и я все кожей чувствовала исходящее от него напряжение. Петя что-то мурлыкал себе под нос, лихо вписывался в повороты, обгонял редкие машины. Но я знала, что и он напряжен не меньше. А причина этого тягостного чувства располагалась за их спинами, натянув на нос джинсовую “идиотку”. И отвечать на вопросы, похоже, не собиралась.
Мы уже проехали Сестрорецк, когда Андрей вдруг дотронулся до моей руки и прошептал:
- Алечка, спасибо!
Я вздрогнула и отдернула руку.
- Почти не за что.
Он посмотрел на меня умоляюще, но я отвернулась. Смотри, смотри! Неужели я могла ловиться на этот собачий взгляд с поволокой?!
- Молодой человек, Алла задала вам вопрос. Мы тоже хотели бы знать, чем вы занимались все эти дни, - вежливо, но с металлом в голосе поинтересовался Антон. – В частности, как вы оказались около ее дома?
- А почему, собственно, я должен вам отвечать? – окрысился Герострат. - Кто вы такие?
Ко мне снова подступило то самое стыдно-неловкое чувство, как в первом классе, с Хвостом.
- Ты, парень, чавку прикрой, - спокойно посоветовал Петя. – Или у тебя запасная челюсть в кармане? Я таких борзых не уважаю. Если бы не Алла…
Я готова была провалиться сквозь землю. Или хотя бы сквозь днище “Ауди”. В этот момент Корнилов вдруг представился мне очень дальним и очень престарелым родственником, в глубочайшем маразме, невероятно вредным, омерзительно неряшливым, замучившим всех до тихой истерики – и одно только чувство долга не позволяет сплавить его в какой-нибудь интернат для хроников.