— Скотт, — заговорил он дрожащим от ярости голосом, — за эти слова я убью тебя своими руками.
— Как К.С. Флегга?
— Флегга я не трогал, заруби это себе на носу, тупица. Но тебя прикончу с большим удовольствием. Если ты явился ко мне рассказывать сказки, то напрасно потратил время.
— Успокойся, Квин. Неужели ничего не понял? — Он с недоумением уставился на меня, а я продолжал: — Ладно, скажу тебе, зачем приехал: поговорить о Честере Вайсе.
— Не знаю, что случилось с Честером...
Он оборвал фразу на полуслове, но было поздно. Конечно, ему не положено знать, что случилось с Честером Вайсом, если только сам он не приложил руку к случившемуся. Итак, его реакция подтвердила мои подозрения: смерть Вайса не случайна, и Квин или несет ответственность за убийство, или немало знает об этом.
Но внезапно Квин совершенно успокоился.
— Ты, Скотт, наверное, знаешь, — медленно произнес он, — что излишек мозгов здоровья не прибавляет.
— А не поговорить ли нам о Честере, Квин?
— А что с Честером? — спросил он вкрадчиво. — Чем он сейчас занят?
— Его кто-то убил.
— Что ж. Очень плохо. Чего хорошего, когда убивают приличного человека. Знаешь, Скотт, по-моему, ты тоже приличный человек.
— Вероятно. Не поговорить ли нам о...
— Не о чем нам говорить, Скотт.
— Делать нечего. Мы еще увидимся, Квин. Передай привет всем своим наркоманам.
— Ты никуда не уйдешь.
— Выбрось это из головы. Не прошло и часа, как я расстался с полицейскими, обнаружившими тело Честера. И предупредил двух-трех своих друзей из участка, что отправляюсь к тебе. Если я не вернусь вовремя, они станут волноваться и искать меня. Неужели ты думаешь, что, отправляясь к тебе, я не обеспечил себе тылы?
Некоторое время Квин сидел молча. Моя логика произвела на него впечатление. Он понял, что ему невыгодно оставлять меня здесь, особенно с пулей в черепе. Квин не раз ускользал от правосудия, но убивать меня в его собственном доме было рискованно. В другом месте еще куда ни шло, но так, чтобы это не было напрямую связано с ним.
Он чересчур долго смотрел на меня, потом перевел взгляд на Джея.
— Джей, — заговорил Квин, — и ты, Клайн, — кивнул он в сторону второго бандита, все еще подпиравшего спиной дверь, — послушайте, что я вам скажу, и Скотт пусть тоже запомнит. Мы позволим ему уехать, ясно? Но если вы еще раз увидите эту наглую рожу в наших краях, пристрелите его. Усекли? Этому парню так хочется расстаться со своей башкой, что грех не пойти ему навстречу.
Джей весело рассмеялся, морфинист у дверей тоже захихикал. Когда я подошел к нему, он отступил в сторону. Никто даже пальцем до меня не дотронулся и не помешал уйти. Я благополучно добрался до своего «кадиллака», пережив по дороге всего один неприятный момент, и притом далеко не самый худший. Я чуть ли не бегом миновал коридор, спеша побыстрее выбраться из дома, как вдруг какая-то женщина неожиданно распахнула парадную дверь. С разбегу я налетел на нее.
— Ой, — сказал я, — извините.
Я не сделал ей больно, но она очень внимательно оглядела меня. Кроме белых, коротко подстриженных волос, я обладаю белесыми бровями, нелепо изогнутыми над серыми глазами, носом с горбинкой и небольшим шрамом под левым ухом, следом пули, — внешность достаточно незаурядная, так что даже беглого взгляда вполне достаточно, чтобы не забыть меня. Но она как будто пыталась вспомнить меня или определить, откуда я появился. Я решил, что передо мной миссис Квин.
Это была крупная женщина, не толстая, сложением напоминавшая амазонку; для дамы, столь щедро одаренной женскими прелестями, у нее была удивительно тонкая талия; одним словом, она заслуживала повторного взгляда — все зависело от того, откуда вы начинали осмотр. Потому что венчало все эти пышные формы лицо, которое привело бы в ужас родную мать.
Грубое, отталкивающее лицо с крепко сжатыми губами, глазками-бусинками и оттопыренными ушами обтягивала сухая, шелушащаяся кожа. На вид женщине можно было дать от тридцати до сорока, может, тридцать пять, и к тому же она, кажется, жевала табак.
— Извините, — повторил я и вежливо добавил: — Наверное, мне следовало быть осторожнее.
Она молча кивнула, не произнеся ни слова в ответ, но продолжая смотреть на меня с тем же странным выражением. Я добрался до своего «кадиллака» и поехал к запертым воротам.
Невада, на руке у которого все еще болталось ружье, долго не выходил из сторожки, но наконец появился и вернул мне револьвер. Пока я клал его на место, в наплечную кобуру, он спросил:
— Что ты натворил? Засунул Фрэнку в штаны горящую головешку?
— Что-то вроде этого, Невада. А он что, обжегся?
— Позвонил мне и сказал только, чтобы ты убирался на все четыре стороны, приятель. Но голос у него был не слишком веселый.
— Это плохо. Ведь от него получает заряд бодрости столько людей.
Невада захихикал. Поболтав немного со мной, он повернулся и побрел в свою сторожку. У него ушло немало времени на то, чтобы открыть ворота, но наконец их створки плавно поползли в стороны. Я выехал на узкую асфальтированную дорогу.
Уже начало темнеть, когда я добрался до двухполосного шоссе, которое вело к скоростной автомагистрали. Я гнал машину на приличной скорости, зорко поглядывая по сторонам, хотя не ожидал никаких осложнений, по крайней мере в ближайшие несколько часов. Я не сомневался, что вскоре Квин устроит мне светлую жизнь, но не рассчитывал, что он тут же примется за дело.
Я остановился у стоп-сигнала перед выездом на скоростную автомагистраль и почти целую минуту ждал, пока не появилась возможность влиться в поток машин, направлявшихся к Лос-Анджелесу. В пятидесяти ярдах по левую сторону от меня, на скоростной магистрали, у водителя заглох мотор. Он поставил свой двухтонный синий «крайслер» на самом краю дороги и поднял капот, но скоростная магистраль — не самое лучшее место для парковки или внезапных остановок, поэтому водитель оказался в довольно опасном положении.
Возможно, меня насторожила именно эта мысль — что он в опасном положении. А, может, и сам парень, дважды выглянувший из-за капота «крайслера», пока я ждал удобного момента, чтобы влиться в поток машин на магистрали. Как бы там ни было, нервы мои напряглись, и я несколько насторожился. В мозгу прозвучал сигнал тревоги, и я машинально сунул руку под пиджак, нащупав револьвер.
Я осторожно сжал его в руке и, мельком посмотрев на него, слегка провел большим пальцем по спусковому крючку. Уже совсем было собравшись положить его на место, я вдруг замер. Что-то было не так. Долю секунды я не понимал, в чем дело, и еще раз посмотрел на кольт. И тут до меня дошло. Револьвер был разряжен. Пять патронов, которые я всегда держу в барабане, исчезли; все шесть ячеек были пусты.
Я сразу подумал о Неваде — ведь револьвер оставался у него, и теперь я вспомнил, как небрежно он сунул его мне в руку. Сначала был слишком дружелюбным и разговорчивым, а потом отвернулся и побрел к своей сторожке. Очевидно, он знал, что барабан пуст. По собственной инициативе он не стал бы разряжать револьвер; значит, пока я добирался до ворот, ему позвонил Квин и приказал разрядить револьвер, а потом отвлечь мое внимание и задержать у ворот подольше. И чего ради, подумал я, Квин затеял все это? Ответ напрашивался сам собой.
Движение немного уменьшилось, и я вырулил прямо на скоростную магистраль. Наклонившись вперед, открыл бардачок. В считаные секунды схватил коробку с патронами, которые держу там про запас, и, открыв ее, положил на сиденье рядом с собой. Машину, по крайней мере, не обыскивали. Позади меня «крайслер» только что вырулил на центральную полосу, все неполадки с мотором чудесным образом уладились. Он находился приблизительно в сотне метров позади. Не отпуская руль, я зарядил револьвер и, продолжая одной рукой управлять машиной, небрежно опустил на колени другую руку, в которой был зажат кольт. Может, я ошибался в своих умозаключениях, но если неприятности подстерегали меня со стороны сидевших в «крайслере», то они считали, что мой револьвер не заряжен.
И неприятности не заставили себя ждать. Двухтонная синяя махина быстро набрала скорость, появившись в зеркале заднего вида. Когда «крайслер» приблизился, я увидел на переднем сиденье двоих мужчин. Машина находилась уже в десяти ярдах от меня, потом, резко свернув влево, пошла на обгон моего «кадиллака». Я взвел курок револьвера. Чтобы привести оружие в боевую готовность, нужны считаные доли секунды, но я предпочитал, чтобы это преимущество было на моей стороне.