Почти уверена.
Отец был мертв, а в зомби Коломба не верила. Даже если Томми действительно побывал в заточении у этого старого психа, это еще не значит, что он не убивал свою семью. Психологическая травма могла бы даже послужить ему оправданием. Если, конечно, парень и правда был похищен Отцом.
Томми вполне мог увидеть эту позу в какой-нибудь документалке или услышать о ней в интервью одного из выживших. Как минимум двое из них были способны связно выражаться и сотни раз давали интервью. Или это просто совпадение.
«Какова вероятность, что в трех километрах от твоего дома живет жертва Отца, о которой никто никогда не слышал? Меньше, чем если в тебя ударит молния в тот самый момент, когда выигрываешь в рулетку».
И все-таки комната Томми походила на одну из темниц Отца. И была увешана ее фотографиями.
Наполнив тачку поленьями, Коломба выложила их на кухне, но разжечь камин оказалось еще сложнее, чем нарубить дров. Дымоход почти не тянул, скомканные газеты все время гасли, и в конце концов она вылила на них бутылку пятновыводителя. Комнату наполнил запах керосина, зато огонь вспыхнул так резко, что Коломба чуть не осталась без бровей.
Достав из кармана прихваченную с собой карту Томми, она заткнула ее за раму зеркала в ванной. Король, богач, вождь… Нужно снова поговорить с Томми и попытаться понять, что все это значит.
Кроме карты, в ее кармане нашелся обрывок бумаги с адресом психиатра. Тот жил недалеко от нее.
Сетуя, что дурная голова ногам покоя не дает, Коломба обнаружила, что телефон заработал, и вызвала такси.
Доктор Пала жил и принимал пациентов в возвышенной части Сан-Лоренцо, неподалеку от бенедиктинского аббатства седьмого века. Дубовую дверь с латунной фурнитурой открыла одетая в коктейльный костюм чернокожая женщина с африканскими косичками. Потолок в темном, благоухающем пачулями холле был расписан фресками.
Женщина улыбнулась Коломбе, стоящей на пороге в попахивающей мокрой псиной парке.
– Добрый день, проходите, пожалуйста. Если вы напомните мне, как вас зовут, я проверю вашу сегодняшнюю запись.
– Я без записи. Мне нужно только поговорить с профессором. Десять минут максимум. Моя фамилия Каселли.
– К сожалению, он ожидает пациента…
– Я насчет Томмазо Караббы. Томми. Или Меласа, не знаю, под какой фамилией он у вас записан.
Секретарша смерила Коломбу оценивающим взглядом:
– Мелас… Можете сообщить мне что-то еще?
– Нет.
Секретарша усадила ее в приемной, которая представляла собой погруженный в полутьму будуар с кожаным диванчиком и двумя офортами де Кирико[5]. Через пару минут из кабинета вышел корпулентный мужчина лет шестидесяти с длинными белоснежными волосами. На шнурках на его шее висели две пары очков. Одет он был в черный свитер, черные брюки и такие же черные вьетнамки на ступнях с холеными ногтями.
– Проходите, госпожа Каселли, – пригласил психиатр.
Кабинет был обставлен разноцветной резиновой и пластиковой мебелью и украшен постерами с изображениями природы, метровой фигуркой Пиноккио и грифельной доской со спряжением глагола «быть». Коломба опустилась в креслице, с виду собранное из кирпичиков лего.
– У Томми все в порядке? – спросил Пала, усаживаясь в оранжевое кресло напротив.
– Да, но я вынуждена сообщить вам печальную новость. Сегодня ночью его родителей убили.
Пала казался ошеломленным:
– Господи… Кто?
– По мнению карабинеров, убийца – Томми. Но я его видела и сильно в этом сомневаюсь.
– Вы его родственница?
– Я раньше работала в полиции. Коломба Каселли, можете погуглить.
Пала откинулся в кресле:
– В этом нет необходимости. Конечно, я вас не узнал из-за короткой стрижки, да и вообще не думал увидеть вас здесь… Но Томми ваш большой почитатель, комиссар.
– Вообще-то, я заместитель начальника мобильного подразделения. То есть раньше была.
– Значит, к Томми у вас не профессиональный интерес.
– Нет. Только личный.
Пала покачал головой:
– Дайте мне пять минут. Я сделаю пару звонков, если хотите, можете остаться.
Он попросил Катерину, девушку из приемной, отменить следующего пациента и вытащил из стола пачку ванильных сигарилл: