Я без колебаний заверила – можно.
– А я тут по-английски доверительно не сумею с ними поговорить, – продолжала Ядя. – И если та подруга никому не рассказала… тогда полиция и не станет к Эве цепляться. Уж очень мне хочется ее защитить. И без того она вся исстрадалась. Моему полицейскому не скажу, а вот пани я полностью доверяю.
Тут мне показалось, что на меня взвалили мешок с картошкой.
– Зовут ее Малга Кузьминская. Проживает в Кракове, улица Витоса, дом двадцать два, квартира четырнадцать. И еще хочу сказать… Это у пани Эвы вырвалось… Она понимает, что все дело в ее машине, но только ведь не одни ее знакомые знали об их поездке. Марсель тоже мог кому-нибудь сказать. Нет, она не догадывается, кому именно, да и вообще мало знакома с его приятелями. А теперь и поговорить с ним не может, разве что по телефону, да и то надо соблюдать осторожность… Например, тот человек, у которого они дом сняли, тоже какой-то его добрый приятель. Да мало ли кого этот ее Марсель знает! А теперь поступайте так, как сочтете нужным.
Я и поступила, как считала нужным, – позвонила Роберту Гурскому.
Инспектор Гурский вовсе не считал нужным притворяться, будто у него есть какие-то еще причины, кроме как попить у меня чайку. До хорошего чая он большой охотник, а мой чай едва ли не лучший во всей Варшаве. Комплиментам этим я верила с готовностью и чая не жалела. Ну а ведь чай молча пить не будешь, разговор сам по себе заводится.
– Я не могу слишком уж нахально вмешиваться в расследование, – говорил Гурский, прихлебывая чай, – в конце концов, с инспектором Рейкеевагеном мы не друзья-приятели, отношения у нас чисто служебные. И он не очень-то делится со мной своими успехами и планами. Может, ему тоже пришла в голову мысль о знакомых… А Гонсовская права, любовника непременно следует потрясти. И эта Кузьминская из Кракова… Минутку. Говорите, Кузьминская? Так это ведь девичья фамилия Эвы. Родственница?
В самом деле, а я от волнения и не сообразила.
– Не знаю, Ядя говорила о ней только как о подруге, но, может, и родня. Завтра уточню у Яди.
– А почему не сейчас?
Я взглянула на часы:
– Поздно. Кто-нибудь из хозяев мог вернуться домой, не будем создавать девушке трудности. Но вот расспросить Малгу Кузьминскую я могла бы и сама. Для этого не обязательно ехать в Краков.
Гурский молча смотрел на меня, и в его глазах много чего можно было прочитать. Я поднапряглась и кое-что поняла.
– Ну да, – не совсем уверенно начала я, – бабам между собой легче договориться… Но я чувствую себя неловко. Ведь я всех этих Гонсовских не обманываю, они прекрасно знают, что я в контакте с полицией, вот и выкладывают мне всю правду, чтобы я сама выбрала и сообщила полиции те сведения, которые им не навредят. Они верят мне. А Кузьминскую, выходит, придется брать хитростью? И не поеду я в Краков, пускай и близко. Пан так смотрит… Ага, догадалась – моя Мартуся! Так ведь Мартуся на хитрость не способна, у нее что на уме, то и на языке. Думаете – оно и лучше? По-вашему, Мартуся – наилучший вариант? Согласна, она очень приятная в общении. Но если окажется, что Малга Кузьминская что-то кому-то сказала, то полиция всерьез возьмется за нее… Нет, вы и в самом деле уверены, что разговор с Кузьминской лучше начать в частном порядке?
– Разве я хоть слово сказал?
– Я и без слов все поняла.
А Гурский все молчал, и тут я рассердилась.
– Ну ладно, мы знакомы тысячу лет, вы еще в школу ходили, а может, и вовсе в детский сад, когда я уже вовсю дружила с народной милицией. А сначала и с прокуратурой. Вы в те годы меня за руку не держали, откуда вам знать, какие преступления я совершила? Нет, не совершила, но всегда мечтала совершить. И что?! Не получается у меня с криминалом! Возможно, я слишком глупа для преступлений. Ладно-ладно, попробую. Холера с вами!
Гурский наконец заговорил, мягко и вежливо:
– Законность пани не нарушит. Это во-первых. А во-вторых, я прекрасно знаю, что пани не переступает закон, если, конечно, закон в ладах со здравым смыслом. Разумеется, вы не станете проводить свое собственное расследование и не проговоритесь о том, что известно вам о следствии…
Тут уж я заорала во весь голос:
– А тогда пусть ваш Юрек-Вагон возьмется за любовника! Ядя Гонсовская права, у кого он арендовал виллу в Кабуре? И этот его сосед в Париже? У него что, глаз нет? Не видел, что сосед внезапно сменил машину?
– Еще раз напоминаю пани – подробностей не знаю…
– Так узнайте наконец! Если мне грозит опасность, то я имею право не блуждать в темноте! Согласитесь, это справедливо.
Стоило захлопнуться за Гурским двери, как я метнулась к телефону.
Мартусю я отловила на каком-то перекрестке и до смерти напугала, заявив, что она должна немедленно мчаться на улицу Витоса, допрашивать некую Малгу Кузьминскую. Вместо того чтобы свернуть направо, бедная Мартуся поехала прямо и опомнилась там, где уже нельзя было остановиться.
– Погоди, дай куда-нибудь приткнуться, и ты мне все повторишь. О боже, здесь везде стоянка запрещена, и вообще я еду не в ту сторону. Почему я должна ее допрашивать и кто она такая?
Я коротко объяснила ей задачу.
– Словом, побеседуй с ней по-дружески, выясни, не родня ли она Эве. Или свояченица. Кто-то там мог выйти за кого-то…
– А какая разница?
– Двоюродная сестра – это родственница. Но муж двоюродной сестры – только свояк. А потом разговори ее и выведай, что ей было известно о планах подруги провести отпуск с любовником. И кому она об этих планах говорила. Хахалю, приятельнице, кому угодно. Поняла?
– Понять-то я поняла, – вздохнула Мартуся, – и даже улица Витоса недалеко отсюда. Но не лучше ли позвонить и предупредить человека, что нагряну?
– Не уверена. А вдруг она скажет, что не намерена с тобой встречаться, и привет? Ты сразу лишишься всякого шанса втереться в доверие. Так что внезапность лучше всего. Уж не говоря о том, что у меня нет номера ее телефона.
Мартуся на удивление быстро оправилась от свалившейся на нее напасти. И даже принялась генерировать собственные идеи:
– Ну хорошо, но ведь ты тоже знаешь какую-то Кузьминскую! Вы даже вместе учились в школе. Может, та твоя Кузьминская тоже родственница или свойственница?
– Одно другому не мешает, можешь и моей поинтересоваться. Только вот имя ее вспомнить не могу. Или тоже Эва, или Лялька, то есть Мария…
– А ты не можешь узнать?
– Черт ее знает, где сейчас ее разыскивать. Они переехали уже сто лет назад, теперь может сидеть в Америке или Пернамбуко. Да это не имеет значения. Правильно, вот и предлог. Хочешь разыскать мою одноклассницу, поэтому отлавливаешь всех Кузьминских.
– А если не сработает?
– Пожалуйста, есть другой, еще лучше. Тебе звонили из полиции и разыскивали Эву, якобы она у тебя проживала. Вот пусть и объяснит, что бы это такое значило. Да предлогов можно сочинить пропасть. И лучше поезжай к ней сейчас же, в такое время все нормальные люди обычно возвращаются домой.
– Я, например, не возвращаюсь, а еду невесть куда»..
– Так я же сказала – нормальные.
– Ну ладно, попробую, раз ты просишь.
Господи, и чего я так суечусь? Не моя страна, не мой труп, не мое расследование, не моя работа… И я твердо решила отвлечься хотя бы на время и немного побыть нормальной и приличной женщиной.
Но как бы не так. Все мысли вертелись исключительно вокруг расследования. Дело, может, и не мое, и труп уж точно не мой, но лежал-то он в каком-то метре от моего багажника! Разве могу я оставить это без внимания? А кроме того, если я не стану вмешиваться в это дело, кто, скажите на милость, расскажет мне все детали? Да никто! Ототрут в сторонку и словечка не скажут! Нужен мне такой покой? Да никогда! Это все равно что дочитать детектив до самого интересного места и обнаружить, что последние страницы кто-то вырвал с корнем! Да я себе потом места не нашла бы, пока не отыскала окончание.