Я сажусь обратно на кровать и потягиваю стакан «Джека». На мониторе Питер Фонда палит с крыши мчащегося дома на колёсах по машинам, набитым захолустными любителями демонов.
— Ты смотришь это весь день?
Голова говорит в промежутке между двумя кусками еды.
— Нет. До этого был «Закричи на дьявола»[76], только в нём не было никакого дьявола.
— Нет. Это военный фильм.
— Почему бы не написать это на обложке? «Внимание: Ли Марвин может выглядеть взбешённым, но он не дьявол. Здесь нет ни одного долбаного дьявола».
— Смотри, что хочешь, но обещай мне, что я никогда не приду сюда и не увижу, как ты порешь себя под «Дьявола в Мисс Джонс»[77].
— Вот ты умора, Милтон Берл[78]. Теперь не скажу тебе хорошие новости.
— Какие хорошие новости?
Касабян откусывает последний кусок тамале и роняет его в ведёрко. Затем несёт ведёрко и пенопластовый контейнер к краю стола и ждёт. Я отрываю задницу от кровати и наступаю на педаль мусорной корзины. Когда та открывается, он швыряет пенопласт и опрокидывает ведёрко в неё.
— Какие хорошие новости?
Касабян возвращается туда, где работал, перевешивается через стол и ставит ведёрко под ним, рядом с мини-холодильником. Затем, наконец, смотрит на меня.
— У тебя есть настоящая работа. Начиная с сегодняшнего вечера. Кое-что гораздо лучшее, чем давить жуков для Уэллса.
— У меня уже есть работа на вечер. Честное консультирование Стражи. Никаких убийств.
— Когда ты должен этим заняться?
— Около трёх. А что?
— Хорошо. К тому времени ты скорее всего закончишь.
— Закончу что?
Он улыбается мне именно так, как вы не хотите, чтобы вам улыбался покойник.
— Большой человек в городе. Он хочет встретиться с тобой вечером в «Шато Мармон»[79].
Проклятье. Я допиваю стакан.
— Что Люцифер делает в Лос-Анджелесе?
— Почём я знаю? Я просто автоответчик.
— И информатор.
— И это тоже. Он каждый раз знает, когда ты дрочишь. Как и я, к несчастью. Тебе в самом деле нужно завести подружку.
— Когда я должен быть там?
— В одиннадцать. И не опаздывай. Он ненавидит опоздания. В его случае это действительно так.
— Боже. У меня даже куртки больше нет. Мне нужно привести себя в порядок.
— Приятель, не паникуй. У тебя ещё несколько часов. Это хорошо. Нам нужны деньги. Вечернее дело для Стражи и какая-нибудь новая работа от мистера Д. даст нам возможность ещё месяц не гасить свет.
Я иду в ванну, закрываю и запираю дверь. До недавнего времени я никогда не был стеснительным мальчиком.
Я стягиваю со своего чёрного плеча футболку со «Зловещими мертвецами». Розовая плоть под шелушащейся чёрной кожей выглядит как худший солнечный ожог со времён Хиросимы. Я скидываю ботинки и джинсы, и осматриваю себя в зеркало.
Приятное зрелище, не так ли. Я включаю свет над раковиной и наклоняюсь к зеркалу поближе, поворачивая голову из стороны в сторону. Тысячи крошечных порезов от летящего стекла в кинотеатре по большей части исчезли. Я наклоняю голову вперёд и назад. Пробегаю руками по лицу и шее, вглядываясь в тени от морщин и складок от шеи до лба, ощупывая знакомые контуры.
А может и не так знакомые.
Я и раньше чувствовал эти перемены, но за последний месяц они стали явными.
Я уверен, что мои шрамы затягиваются.
Единственное, чего я хотел из того, что вынес из ада. Единственное, на что рассчитывал. Я потратил одиннадцать лет и потерял тысячи фунтов крови, плоти и костей, чтобы отрастить себе броню, и после шести месяцев жизни на свету теряю её.
Ненавижу это место.
В аду всё просто. Там нет друзей, лишь вечно сменяющаяся череда союзников и врагов. Там нет жалости, верности или покоя. Ад — это двадцатичетырёхчасовые тусовщики, и приятель, с которым ты вчера делил окоп, сегодня — уже голова на конце шеста, как предупреждение всем, находящимся на расстоянии крика: «Оставь всякую надежду, бесящий меня».
А здесь, в этом мире, всё мягкое, белое, как рыбье брюхо, «нормальные» люди с желе вместо хребтов, и даже без главной почести арены, убей-или-будь-убитым. Небо Лос-Анджелеса не становится коричневым от смога. Метрические тонны дерьма вываливаются изо ртов людей всякий раз, как они открывают их, чтобы что-то сказать. Знаете старую шутку: — Как узнать, что адвокат лжёт? — Он шевелит губами. Здесь, наверху, каждый — Перри Мейсон.
Мало-помалу я готовился к этому моменту, когда больше не мог лгать самому себе.
77