Придя домой, Мукло предпринял попытку напиться и мертвецки заснуть. Но было уже полвторого ночи, а сон все не шел к Арсению Сергеевичу. Вместо сна перед его глазами мельтешили видения, мутные сполохи. Глухая осенняя ночь висла за окном. Где-то выли собаки, пытаясь перекрикивать ветер. Ох, недаром всю последнюю неделю Арсения Сергеевича терзали нехорошие предчувствия.
Едва он переступил порог кабинета проректора Солодовникова, как эти предчувствия усилились. Андрей Ильич не поплыл ему навстречу с привычной маслянистой улыбкой, не раскинул уютно руки. Лишь буркнул короткое приветствие из кресла. Напротив него развалился другой человек. Модная идиотская прическа с ободком косичек, черные брови, мощный загривок. «Бык», – мысленно окрестил его Мукло.
Зазудел бок. Арсений Сергеевич, кряхтя, почесался сквозь пижамную рубаху. Повернулся на спину, хмуро уставился в потолок. В темноте поблескивала хрусталиками венская люстра.
На душе было тягостно. Залитый светом кабинет Солодовникова неотступно стоял перед глазами, преследовал.
– Баев Владимир Романович, – представил незнакомца проректор.
От плотной широкоплечей фигуры Баева веяло уверенностью и снисходительной силой. Аспидные глаза холодно нанизывали собеседника на воображаемую иглу.
Рука у Баева оказалась широкая и крепкая. Даже не рука – лапа. Арсений Сергеевич скривился. Его дряблая клешня на секунду онемела в этих тугих жерновах. «В юности боксом занимался, был чемпионом Москвы 99-го года», – как бы между прочим уронил Баев.
– Мразь, сукин сын, – прокряхтел Мукло в темноту, снова поворачиваясь на бок.
Было противно вспоминать эту самодовольную сволочь, которая обращалась с ним, как с тряпкой. И Солодовников тоже хорош. Ни слова поддержки. Даже когда этот депутатишка стал орать и унижать его, ветерана труда, проректор молча попивал водичку, глядя в окно.
А поначалу-то ничто не предвещало беды. Баев вежливо, даже как-то вкрадчиво расспросил его о жизни, о работе. Секретарша прицокала с подносом, одарила всех глянцевой улыбкой и чаем с лимоном. Стало совсем хорошо и покойно. Арсений Сергеевич разомлел.
«Потерял бдительность», – стиснул он одеяло.
Еще и попал на удочку обаяния Баева (дурацкий каламбур!)
«Не стоило панибратствовать с этим щенком, – вздохнул Арсений Сергеевич. – А я зачем-то начал его поучать жизни, вякать про идеалы, про наше поколение, про принципы, которых нынче не осталось. Только раздразнил его. Кто ж знал, что он не просто депутат, а целый олигарх?»
Арсению Сергеевичу было невыносимо вспоминать жесткое напутствие Баева:
«Я прекрасно знаю, старый хрен, какие ты в своей конторе дела проворачиваешь. Поднимай все свои связи, делай что угодно, но Илья Муромцев должен быть найден. Если отыщешь мне этого студента, спокойно воняй дальше. Но если нет – пеняй на себя, Мукло. В асфальт закатаю».
И все это – с широкой улыбкой. Хищной, плотоядной.
И хохот. Ууууу, этот невыносимый хохот. Еще этот гнида Солодовников начал подхихикивать.
Арсений Сергеевич подпрыгнул в постели, тыча кулаком в ватную тьму, в которой ему мерещилось сытое, мордастое, холеное хайло проректора.
Опал на постель. Трагически вперился в поблескивающий во тьме золоченый датчик кибер-сигнализации.
«Что-то здесь нечисто, – пробормотал он. – Ну, убил этот поганый Илья свою жену. Пусть полиция его и ищет. Я-то здесь причем? Чего он ко мне прицепился?»
Мукло вздохнул. Он чувствовал, что его втравили во что-то мутное и опасное.
Толстуха-жена заплямкала рядом, заворочалась. Повернулась к нему задом и захрапела с залихватским присвистом.
Он покосился на нее завистливо. Сам хотел спать страшно, глаза вспухли от усталости, было то жарко и потно, то, наоборот, пробирало стылым холодом, он поджимал ноги, ерзал, подворачивал под себя край одеяла.
Под утро провалился-таки в подобие сна. Проректор Солодовников в этом зыбком мареве изворачивался, юлил, уходил от ответа. Вместо него на сознание наплывала, все загораживала широкая, как луна, бритая голова Баева с колышущимися косичками.
Утром Мукло позвонил Солодовникову. Плаксиво забрюзжал о своей обиде, заявил, что не потерпит такого отношения к себе.
– Кто он такой, этот ваш депутат, чтобы меня с дерьмом смешивать? Если он будет меня унижать, я найду на него управу. У меня наверху тоже есть свои люди, я ему не мальчик! – истерил начальник отделения регистрации студентов.