Выбрать главу

Эдван распахнул дверь и замер, напряженно оглядывая помещение. Парень пытался понять, не пошарил ли кто-то в его вещах во время его отсутствия, но сундук и циновка казались нетронутыми. Вздохнув, он шагнул внутрь и уже намеревался проверить, действительно ли это так, как вдруг позади раздался странный шорох. В следующее мгновение чья-то могучая рука зажала его рот дурно пахнущей тряпкой, а затылок пронзило тупой болью. Он успел лишь несколько раз нелепо дёрнуться прежде, чем сознание окончательно померкло, оставляя безвольное тело на руках незваного гостя.

В это же время, в поместье семьи Морето проходила казнь. Казнь не физическая, а моральная. Вести о судьбе наследника разлетелись по клану со скоростью лесного пожара. Об этом узнали ещё вчера, вот только до суда никто не показывал отпрыску главы своего истинного отношения, но сейчас, когда он был официально изгнан из города и лишился своего статуса… родственники не стеснялись в выражениях.

Никогда ещё в жизни Марис не чувствовал себя настолько жалким, никогда не испытывал такого давления. Юноше, который плёлся позади леди Джины вначале через двор, а потом и по длинным коридорам главного поместья казалось, будто бы на него обрушилась настоящая кара небес. Его путешествие от ворот до покоев отца превратилось в дорогу позора. Каждый, над кем он когда-либо издевался пришёл сегодня, чтобы плюнуть ему в лицо и высказать всё, что о нём думает. Каждый, кто возлагал на него большие надежды пришёл показать, насколько он в нём разочаровался. Каждый, кто был к нему безразличен или нейтрален, сейчас пришёл высказать своё неодобрение тем, как он запятнал честь семьи. Пусть не словом, так красноречивым взглядом и молчаливым порицанием, но каждый член многочисленного клана основателя в этот день хотел, чтобы он кожей прочувствовал этот несмываемый позор, ощутил себя жалким, беспомощным муравьём, недостойным находиться под одной с ними крышей.

Мир, который юноша знал, в который он верил, разлетелся на десятки тысяч мелких осколков. И тот Марис Морето, наследник великого клана, талантливый благородный юноша, не понимающий глупых законов, сковывающих истинный потенциал одарённых, умер сегодня. Разбился вместе с миром, в котором он жил. Вместо него осталась лишь жалкая тень, ныне погребённая под презрением, которое он получил от тех, кто ещё вчера был готов превозносить его.

Джина доставила его в покои главы клана и, не удостоив парня даже взглядом, захлопнула двери с другой стороны. Он остался один в огромной, богато обставленной гостиной. С тяжелым вздохом подошёл к небольшому возвышению с мягкими подушками, упал на него и, закрыв рукой глаза, позволил выйти всему, что накопилось в его душе. Солёные дорожки покатились по лицу Мариса. Он плакал в полной тишине, сокрушаясь над собственной глупостью и идиотизмом. Все его надежды на то, что хоть кто-нибудь из семьи сжалится над ним и спрячет до тех пор, пока не будет выбран новый глава города, который сумеет изменить его приговор, рухнули после этого пути позора. Клан отвернулся от того, кто предал его.

Так он пролежал несколько часов, глотая слёзы и пытаясь прийти в себя. До тех пор, пока дверь в соседнюю комнату не скрипнула, и оттуда не появился слуга.

— Господин желает тебя видеть, — надменно произнёс мужчина. Увидев, что тот не торопится вставать, он добавил сквозь зубы, — не заставляй его ждать.

Юноша подчинился. Слова прислуги ножом вошли в его сердце. Ещё вчера этот человек был готов лебезить перед ним и сдувать пылинки, а сейчас надулся, точно жаба и ведёт себя так, словно он теперь благородный, а Марис простой грязный попрошайка с улицы. Впрочем… теперь это было недалеко от истины. Парень побрёл в сторону кабинета отца. Ему вдруг вспомнился его путь к трибуне в зале суда и он вновь почувствовал себя словно на дороге к эшафоту.

Обстановка в кабинете главы города была такой же строгой, как и его хозяин. Здесь не было ничего лишнего. Добротный деревянный стол, стойка для доспехов и оружия, несколько стульев для возможных гостей и два стеллажа со свитками и книгами. Мужчина сидел за столом и сосредоточенно что-то писал. Услышав шарканье ног по полу он поднял голову, взглянул на сына, велел тому сесть напротив себя и взмахом руки прогнал слугу. Тот сию же секунду поспешил исчезнуть, захлопнув двери с другой стороны.

Мужчина отложил писчие принадлежности и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел на сына. Он ничего не говорил, в кабинете царило молчание и с каждой минутой Марис чувствовал себя всё хуже и хуже под отцовским взглядом. Чувство вины жгучим пламенем съедало его душу, заставляя смотреть в пол, не смея поднять глаз на родителя. Это молчание, столь красноречиво выражающие всю степень отцовского неодобрения, было больнее, чем презрение всей прочей родни.