— И давно ты… измену надумала, Софья Алексеевна? — продолжал хмуриться князь.
Губы царевны изогнулись в некрасивой улыбке:
— Измена, говоришь… Свое забираю, то, что у меня отнято было. А вот ежели ты против меня пойдешь, тогда это измена будет! В темнице сгинешь, даже косточек от тебя не останется! А поможешь… Я добро помню. Будешь, как и прежде, главой Преображенского приказа. Что же ты молчишь, стольник?
Дыхание затруднилось. Речи у царевны были тугие, крепкие, как будто бы удавку вокруг шеи затягивала. Расстегнув ворот, Федор Юрьевич произнес:
— Только пойдет ли за тобой народ, Софья Алексеевна? Без мужа на престоле долго не усидишь. Тут опора нужна.
Откинув голову назад, Софья Алексеевна рассмеялась неожиданно звонким голосом. Шапка слегка сдвинулась, и на лоб выбилась небольшая прядь каштановых волос. Теперь государыня выглядела на редкость привлекательной. Вот оно и свершилось, колдовство!
Отсмеявшись, она отвечала серьезно:
— А только с чего это ты вдруг решил, что я одна на престоле сидеть буду? Замуж меня возьмешь? Вот тогда вместе царствовать станем. После того, как ты вытащишь из горницы дыбу с клещами. Чего замялся, стольник? Проводи царевну до ворот! И более мне не перечь… Сгною!
Федор Ромодановский поднялся. Теперь он понимал, почему Петр Алексеевич побаивался своей сестры — характером-то она, может, потверже будет…
Огромная, как изваяние, Софья Алексеевна поплыла в сторону двери. Князь Ромодановский невольно хмыкнул: «Окажись на дороге у такой бабы, так она помнет, не заметив, и далее себе потопает».
Проводил, как и полагается, до крыльца. Невольно скривился, заметив, как к ней, проявляя завидную расторопность, подскочили боярыни с мамками.
— Вы что сомлели, нерадивые! — осерчала царевна. — У двери пристало встречать! — И, отмахнувшись от боярынь, как от навязчивых насекомых, произнесла: — Отойдите, сама спущусь. А то вашими стараниями только лоб расшибешь!
Федор Юрьевич во двор сходить не стал, так и поглядывал сверху на государыню.
Царевна уверенно спустилась с крыльца, даже не взглянув на склонившуюся челядь, направилась к карете. Кто-то из стрельцов расторопно распахнул перед ней дверцу, другой так же проворно пододвинул к ногам лестницу. Государыня, подобрав подол, взошла на ступень.
Как только ворота за отъехавшей царевной притворились, князь Федор Юрьевич подозвал начальника стражи.
— Ты про стрелецкий бунт что-нибудь слышал? — напрямик спросил он, буравя его переносицу махонькими глазками.
Таковому мужу не соврешь, разом все нутро наизнанку вывернет. Поежился начальник стражи и отвечал как есть:
— В народе разное болтают. Тут как-то я в кабак зашел, так там стрельцы Семеновского полка сиживали. Пивом все зенки залили, за столом никого не видят, себя только и слушают. Вот они и говорили, что многие Петром недовольны, хотели бы на царском столе Софью видеть.
— Понятно, — удрученно протянул князь Ромодановский. Хлопотное это дело — на царстве сидеть, не успеешь одну беду вывести, когда уже другая внимания требует. — Жалованья тебе хватает?
Начальник стражи довольно заулыбался:
— Федор Юрьевич, благодетель ты наш! Коли не ты, так не знаю, как бы и жил! Хозяйство содержу, а оно немалое, почитай, пол-улицы будет, — не без гордости протянул старшина. — А тут еще и пиво варю, тоже достаток имею.
— Я тебе еще добавлю, — сунув руку в карман, он вытащил горсть серебра. — Держи!
— Да за что же такая награда, Федор Юрьевич? — оторопел начальник стражи, все еще не решаясь подставить ладонь.
— Держи, говорю! — прикрикнул князь.
Серебро звенящим ручейком полилось в грубоватые ладони старшины, сложенные лодочкой. Не просыпать бы!
— Знаешь, здесь сколько? — прищурился князь.
Голова взглянул на горку монет, сглотнул набежавшую слюну и отвечал сиплым голосом:
— На эти деньжища полдюжины коров купить можно.
— Верно… Половину возьми себе за верную службу…
— Благодарствую покорнейше, — склонилась коротко стриженная голова.
— …А вот другую отдай товарищам. Пусть в кабаки походят да крамольные речи о государе-батюшке послушают. Пусть запоминают всех тех, кто о нем худое говорит. И чтобы тебе обо всем сообщали. Ну а ты уже мне все расскажешь. Уразумел?
— Как не понять, Федор Юрьевич! — охотно закивал головой старшина.
Федор Юрьевич посмотрел в сторону удаляющейся кареты. Поднятые из-под копыт коней клубы пыли не давали разглядеть сопровождение. Зависнув над самой дорогой, пыль медленно оседала, освобождая для обозрения поначалу всадников, а потом коней. Далее дорога скатывалась под горку. Через какую-то минуту и карета пропала, будто проглоченная неведомым зверем, за ней сгинули и всадники. Замешкался лишь последний, крикнув что-то повстречавшейся девушке с коромыслами. Поднялся на дыбы конь, тряхнул длинным хвостом и провалился вниз следом за остальными.
— Вот и славно, — проговорил с облегчением Федор Юрьевич. — А когда это потратишь, так я тебе еще добавлю. — Вздохнув тяжко, изрек: — Чует мое сердце, будет нам работа, когда Петр Алексеевич возвернется.
Глава 6 БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ ПРИНЦ ДЕ КОНТИ
Французские войска, двинувшиеся к границе Польши, не сумели повлиять на решение сейма, который остановился в конце концов на кандидатуре саксонского курфюрста. Главной причиной произошедшего де Конти считал русские войска, подошедшие к границам Польши с востока. Число их было весьма большим, да и действовали они не в пример решительнее французских наемников.
Не ведая об устали, три ночи подряд русские стрельцы горланили песни, разжигали высоченные костры, а пробудившись ото сна, размахивали пиками, обещая вогнать острие во всех несогласных.
Шум, учиненный стрельцами, был настолько велик, что разрушительным валом докатился до самой Варшавы. Уже на четвертый день, отринув последние сомнения, польский сейм выбрал саксонского курфюрста своим королем.
Горечь от поражения принц Франсуа-Луи де Бурбон-Конти отправился залечивать в замок Шамбор в Бургундии. Замок использовался королевскими особами во время охоты. В иное время он пустовал. Так что лучшего места для отдыха придумать было трудно. Здесь у принца имелись великолепные покои, в которых он часто коротал время с хорошенькими фрейлинами. Но сейчас принц де Конти решил ехать в замок не для адюльтеров, без пышного сопровождения. Всего-то достаточно пары слуг, чтобы заботиться об его одежде и готовить обед.
Замок вырос из глубины аллеи, в который раз поразив воображение принца. Здание казалось почти сказочным. Только садовник, подстригавший кусты у самой стены, никак не вписывался в декорации.
У самых ворот, спрятавшись в тени дерева, сидел Станистав Лещинский, один из немногих шляхтичей, поддерживающих принца. Поначалу де Конти хотел проехать мимо, не удостоив шляхтича даже скупым приветствием (о чем, собственно, говорить, когда королевский трон достался саксонскому выскочке!), но тот неожиданно вылетел на дорогу.
— Принц Франсуа-Луи де Бурбон-Конти!
Этот шляхтич явно безумный. Франсуа-Луи невольно натянул поводья:
— Вы с ума сошли! Мой конь едва не растоптал вас!
— Простите мою настойчивость, я понимаю, как вам сейчас нелегко, — с сожалением в голосе заговорил шляхтич, — но мне бы хотелось переговорить с вами.
— О чем?
— Еще не все потеряно!
— Вы так считаете? — Брови герцога де Конти от удивления поползли вверх.
— Так считаю не только я, так считают многие ваши друзья и союзники, которые заседают в сейме.
Весьма неожиданное начало, пожалуй, к этому шляхтичу стоит прислушаться.
— Что ж, давайте продолжим наш разговор в замке.
Пришпорив коня, принц на полном скаку влетел в распахнутые ворота.
Внутри замок выглядел не столь помпезно, как снаружи. Чувствовалось, что французские короли не баловали его своим вниманием, используя Шамбор как отдаленную резиденцию. Убранство в комнатах тоже было весьма скудным, но зато имелось все самое необходимое. Франсуа-Луи, воспитанный герцогом де Бурбоном, величайшим из полководцев, которых когда-либо знала Франция, привык к аскетизму, а потому не испытывал неудобств.