Наконец, обе мои ладони замерли на крутых бедрах златовласки. Кончики пальцев пронизывал электрический заряд, шедший от страстного треугольника в низу ее живота. Лавиния женственно выгнула спину, оттопыривая попку, я огладил упругие ягодицы и с трудом заставил руки вернуться к поясу ее штанов. И первая распахнувшая пуговица на их ремне отозвалась в моем сердце трепетом.
Лавиния млела и таяла. Оборачивалась, обжигая мои губы дыханием и пытаясь поймать мой язык. Подернутые дымкой возбуждения глаза молили, чтобы я не останавливался.
Мои пальцы распустили все пуговицы на ее ширинке, мягко сдернули штаны, обнажая спелые ягодицы. Подчеркивала их белизну тонкая нить черных кружевных трусиков. Она спускалась в заветную впадинку, где полоска ткани расширялась, скрывая девичье лоно. Сквозь шелк отчетливо виднелись две складочки на холмике, при взгляде на который заходилось боем сердце.
Лавиния тихонько застонала сквозь зубы, когда я помял ее попку и, не удержавшись, провел пальцем меж уже влажных лепестков бутона ее цветка любви.
Эльфийка засмеялась с удовольствием, выскользнула из моих жадных рук, перевернулась на спину. Я тут же подмял ее, окунаясь в сверкающие озорным огнем синие глаза.
Лицо Лавинии раскраснелось, губы стали пунцовыми, влажными. Золотистые локоны разлетелись по траве, венчая картину чувственной бури.
Лавиния выгнулась мне навстречу, расставляя ноги и томно задышала. Я одним движением сорвал штаны и жадно впился губами в ее рот, наши языки сплелись. Лавиния отвечала на поцелуй нетерпеливо, заводясь от моих дразнящих движений все сильнее. Ее руки оглаживали сквозь ткань портков мое мужское естество, сжимали его, опускались к его основанию, там хозяйничая уже много нежнее. Затем, устав ждать, попытались сорвать портки, соединить разгоряченные тела.
Дразнить эльфийку с каждой секундой становилось все тяжелей. Ее ловкие пальчики то нежно смыкались вокруг моего древа страсти, то оглаживали, то массировали, скользя от головки до основания. Мои яички быстро наливались семенем, а твердостью мужской скипетр мог посоперничать с камнем. С большим, раскрасневшимся и горячим камнем.
Мой язык очерчивал ореолы ее сосков, губами я сжимал их, оглаживал пальцами заветный бутон в уже насквозь мокрых трусиках. Лавиния напоминала разогретый воск: томно постанывала, млела, отвечая мне быстрыми влажными поцелуями. По телу эльфийки то и дело проходила волна дрожи, глаза златовласки подернулись дымкой глубочайшего удовольствия. Она плавилась от собственной хрупкости и моей доминирующей силы. Сейчас мы были двумя полюсами, противоположностями, которые друг без друга не могут существовать: красота и сила, утонченность и мощь, женственная нежность и звериная дикость.
Мой палец подцепил край трусиков, потянул вниз. Ладонь второй руки огладила ее пылающее лоно. Боги Холмов, она в мгновение ока стала мокрой и липкой от пахучей влаги!
Лавиния застонала громко, ее пальцы сжались на моем естестве, тут же в порыве безумной любви огладили, эльфийка обхватила губами мой язык.
Все на свете утратило значение. Время остановилось. В глазах рябило от синевы и золота.
Теперь мои пальцы скользили меж набухших губ Лавинии легко. Я то усиливал напор, сдавливая крупную вишенку над ними, то массировал, то очерчивал контур ее чувственных врат. Дыхание мое было хриплым, на выходе из глотки обращаясь в рык.
Лавинии, наконец, удалось направить меня туда, куда она давно хотела. Меня прошибло молнией, когда напряженная головка коснулась ее пылающих губ, а пахучая влага позволила войти сразу глубоко. И это скольжение вызвало у Лавинии громкий и отчаянный стон, в котором слышалось торжество страстной хищницы…
* * *
В ушах еще звенели высокие стоны золотоволосой эльфийки. Чувственные, совершенно бесстыдные и дико возбуждающие. Еще витали в воздухе запахи нашей любви, а сок Лавинии подсыхал на мне, как на ней — мое семя. Но пожар в крови уже выгорел, сердце перестало колотиться, словно молоты в гномьих кузницах.
Во время краткого, но жаркого марафона любви мне удалось опустошиться дважды. В первый раз Лавинии что-то помешало, но, едва мы, перевернувшись набок, повторили, эльфийка взвилась на пик удовольствия едва ли не сразу. А повторно мы кончили одновременно.
Взвивающиеся крики угасли, сердца забились тихо-тихо, а по телу эльфийки прошла последняя, самая продолжительная и сладкая дрожь. Лавиния долго не хотела выпускать меня: ни из себя, ни из своих объятий.