Меня передернуло.
М-да… похоже, не в том месте ад устроили…
— Умоляю, — прошептал Энди, стекая по моему сапогу, — вы же почти настоящий боевой маг! Снимите заклятье и верните меня в Серую пустошь! Мне нужен покой! Мои нервы на пределе! Я не могу творить в таких условиях!
Думал я всего секунду. До отбоя уже почти не оставалось времени. Чтобы отбиться от прозрачного нытика, пообещал:
— Помогу тебе. Сегодня же расскажу друзьям, и мы вместе вызволим тебя отсюда.
— Правда? Милейший, не шутите так!
— Обещаю!
— О боги… мой спаситель…
— Да ладно тебе, — в смущении я махнул рукой.
— Помните, милейший Роланд МакКиннон, меня зовут Энди Маршал…
И с этими словами мертвый поэт растаял в воздухе.
* * *
Преодолев последний лестничный пролет, я оказался у расписанной лошадками, цветочками и сердечками двери. Вела она в покои первокурсниц.
Из-за двери доносился вкусный запах мясной похлебки, какой-то выпечки и дамского парфюма. Я даже облизнулся. Это не наша башня, где пахнет сапогами, оружейным маслом и горелым луком…
«Может, — пронеслась соблазнительная мысль, вторя урчанию желудка, — поужинать удастся? Я вообще люблю девочек, особенно тех, которые меня кормят»
И в самом боевом настроении, готовый к разборкам с вредной пигалицей, из-за которой завалил практику, я взялся за ручку, дверь скрипнула, открываясь. И…
Встретила меня гробовая тишина!
Я замер на пороге, застыв в перекрестье десятков девичьих глаз. У самого дух перехватило.
«Боги Холмов!»
Каких девочек здесь только не было! Но самое страшное — все о-о-чень сильно отличались от привычных красоток, которых видел на лекциях.
Одна с полотенцем на голове и набитым ртом, а в застывшей руке огромный бутерброд с мясом и сыром; у другой личико покрыто чем-то зеленым, словно она собиралась играть в театре болотного гремлина; третья сидела перед огромным зеркалом, пробуя разные виды косметики, и лицо той девушки теперь представляло собой такой чудовищно цветной грим с разной длины ресницами, пятнами на щеках и разной формы губами, что любой карлик-скоморох от зависти бы удавился…
«Так вот почему у всех моих друзей всю первую неделю после свадьбы такие растерянные взгляды», — пронеслась несвоевременная догадка.
— Мальчик! — с восторгом протянула одна из девушек.
— Сам пришел, — расплылась в улыбке другая, а меня от такой фразы мороз продрал по коже.
— Может, — засомневалась третья, — все-таки «ой»?
Девушки переглянулись, подумали секунду, и радостно завизжали! При этом кокетливо прижимали ладошки к щечкам, старались занять более выгодную позу и с намеком хлопали ресницами. А одна даже (совершенно нечаянно, конечно!) чуть выше обычного подтянула халат, выставляя в вырез оголенную ножку.
— Мне бы… — начал я, борясь с желанием заткнуть уши, но мой голос попросту тонул в визге.
И тут из одной комнаты выпорхнула моя спасительница.
Я поначалу ее даже не узнал!
Лавиния возникла перед моим взглядом и женский визг отошел на второй план, словно кричали из другой комнаты. Вообще все вдруг стало каким-то далеким. Осталась узкая полоска коридора, в которой были только два полюса: я и Лавиния.
Время остановилось…
Она выпорхнула в шелковой ночной сорочке, утонченной и красивой, как и все у зазнаек-эльфиек. Сорочка, словно тончайшее газовое платье, нежно молочного цвета. И, клянусь Холмами, сквозь ткань не было видно ничего, но та настолько тонкая, настолько облегала девичье тело, что все и так становилось понятно!
Боги Холмов!
Никогда не видел наряда, от которого воображение разыгрывается так быстро и так ярко!
На тонких бретельках, невесомая сорочка скрывает грудь, но, будь я проклят, если не вижу на красивых, спелых округлостях затвердевшие от вечерней прохлады соски. Маленькие, аккуратные, словно их и те маленькие ореолы, тщательно создавал гений-скульптор!
Сорочка в мельчайших деталях позволяет «увидеть», насколько плоский у Лавинии живот, но, вместе с тем, он с небольшой прослойкой материнского жирка, которая вызывает у любого нормального мужчины только одну реакцию — немедленно коснуться рукой этого живота, ощутить всю его нежность, поцеловать пупок, пьянея от запаха.