— А я выпью! — Генка опрокинул рюмку, подцепил вилкой кусок селедки.
— У меня тоже дела неважные. Надька ушла. Думал, как всегда, вернется через неделю-другую, а в это раз, похоже, насовсем.
— Не через неделю, так через месяц вернется.
— Не вернется. По разговору понятно — успокоилась она.
— Опять из-за игры?
— Да. Проиграл я и свой и ее кредит.
— В «Добровольце»?
— Да, будь он не ладен. Ведь поллимона сначала с Фаридом на пару подняли, потом спустили. Я деньги из дома взял, Фарид тоже. Играли двое суток. Снова поднялись, проигрались, поднялись! Это, Митя, такая игра была! Тут даже денег не жалко.
ДЕТЕКТИВ
Трайбер объявился на пятый день. Как и раньше, Дмитрий надеялся, что «раб» одумается, избавит их обоих от дурацкой обязанности. Только в этот раз на третий день почувствовал, боясь признаться в этом, одиночество. Не то благостное чувство, когда, наконец, отстали окружающие и есть время привести мысли в порядок, подумать, пожонглировать мыслями, помечтать. Нет, Дмитрий ощутил прямо таки духовно-материальную потерю. Дело не в прекращении материальной помощи и услуг по дому. В этом плане он беспокоился меньше всего — неожиданно понял, для счастливой жизни не так много и нужно. И это немногое всегда можно заработать собственным трудом. Материальность потери Трайбера и состояла в диффузии его духовного мира в мир Дмитрия. Господин теперь ощущал полноту жизни только с присутствием раба.
Почти четыре месяца Дмитрий соблюдал предписанную врачом диету. Поначалу, закупая продукты, тяжко вздыхал, проходя мимо алкогольной продукции. Затем проходил равнодушно, а сейчас радовался кристально чистому сознанию, быстрой реакции и цепкой памяти. Дмитрий вспомнил былую молодость, достал с балкона гриф, блины и гантели, счистил ржавчину и стал тренироваться. Жир расплавился, мускулы налились прежней силой, из зеркала теперь смотрел вполне себе кандидат на обложку журнала «Mens Health».
Развиваться духовно помогал Трайбер. Он приносил книги. Живые книги, которые приятно было держать в руках, перелистывать, ощупывая пальцами страницы, где слова приобретали объем, оживали на бумаге, а не стыли в экране ноутбука. Дмитрий открыл для себя различные философские течения, узнал множество исторических событий и связь между ними, вспомнил теорию государства и права, проецируя ее на родную действительность.
И Дмитрий и Герман теперь оба пили только чай, что не мешало посиделкам превращаться в околополитические диспуты. Не обходилось и без разговоров на темы «Что делать?» и «Кто виноват?» — вопросы, количество ответов на которые приближается к количеству землян.
Последние два месяца Трайбер приходил не каждый день, а, бывало, и пропадал на несколько. Дмитрий никогда не звонил ему во время таких отлучек. Не приходит, значит, надо так. Не раб же в самом деле — играет в свою игру, так она на то и своя. Сам дал слово, сам забрал. А сейчас Дмитрий уже подумывал позвонить, узнать, не случилось ли чего, может, помощь какая нужна, в конце концов. Решил позвонить ровно через неделю.
Трайбер позвонил в седьмом часу вечера, спросил, какие пожелания есть у Господина.
— У господина есть пожелание, чтобы ты позвонил, сказал, что все в порядке и в господине больше не нуждаешься. — выдохнул Дмитрий и добавил:
— Тащи сюда свою задницу, посмотреть на тебя хочу.
Трайбер, похоже, уловил радостные нотки.
— Чего на задницу смотреть? Мы с тобой не поэтому делу!
Выглядел Раб совсем неважно: лицо серое, щеки еще больше ввалились, черные круги под глазами, но гадко выбрит, дорого пахнет.
— Не нравишься ты мне, Герман. — Дмитрий час назад позанимался со штангой, мускулы находились в таком тонусе, хоть шпалы гни. Совесть ежом перекатывалась по здоровому организму.
— Может, на обследование куда ляжешь? А давай я тебе как господин прикажу? Зачем мне больной раб?
Трайбер выгружал продукты на стол, после минутной паузы, сказал:
— Посмотрим, может, скоро и лягу. А пока, господин, есть у меня предложение тебе самому поработать.
— Вот как заговорил! — Дмитрий руки в боки — встал самоваром, насупился, взгляд исподлобья.
— Поменяться ролями решил? А договор?
Тут же засмеялся:
— Испугался? Давай, говори, в чем дело?