— Сколько?
Грузчик медленно поднимал взгляд от стакана, задержал его на монументальной груди, распирающей халат, на бейджике «Бармен Алена», наконец, остановил на переносице барменши.
— Двести.
— Сто рублей.
Грузчик взял два стакана и осторожно развернулся. Видимо, один пить не привык, направился к столику, за которым сидел некомпанейский бородач.
— Я присяду, папаша?
Стаканы стукнули по столу, папаша вернулся в реальность.
— Садись, сынок, не занято. Чего-то раньше не видел я тебя.
— Грузчиком я в «Продуктовом» недавно устроился. Меня Дмитрий зовут. Погоди, дядя, дай похмелюсь, потом поговорим. Давай со мной. — Грузчик двинул стакан с водкой бородатому.
— А меня Борис Львовичем зовут. — Бородач насупился на стакан. — Угощаешь? Только я тебе в ответ проставить не смогу.
— Пей, дядя Боря, не жалко. — Выдохнул Дмитрий. — Чего ее жалеть, а от меня не убудет — деньги есть еще.
— Тогда ладно.
Борис Львович аккуратно поднял стакан, разве что мизинец не оттопырил, выдохнул и со вкусом сделал два глотка.
— От хорошо-то как! Еще бы закусить и рая не надо.
— Какие проблемы? А давай, дядь Борь, я пузырь возьму, колбасы и пойдем на воздухе посидим? — Дмитрий сделал глупое лицо, как будто в лотерею выиграл.
— Что похорошело?
— Ага!
— На работе не хватятся?
— Да какой из меня работник сейчас?
— Тогда давай! С тебя пища материальная, с меня — духовная.
Новые приятели расположились в скверике неподалеку. Борис Львович со значением показал коронное место в тени деревьев.
— И урна рядом и от дорожки в стороне — детишек с родителями не засмущаем.
Дмитрий выставил на лавку 0,7 «Пшеничной», бутерброды, нарезанные грудастой Аленой, томатный сок, пластиковые стаканы. Борис Львович пригладил бороду, в глазах загорелись искорки. Дмитрий разлил по стаканам. Сели.
— Давай, Дмитрий, за знакомство!
Бородач запрокинул голову, кадык дернулся под сморщенной кожей, водка провалилась в желудок. Грузчик незаметно вывернул кисть, вылил свою порцию, к губам поднес пустой стакан. Стали закусывать. Через пару минут Дмитрий понял, почему его новый знакомый сидел в рюмочной в одиночестве. Борис Львович так приседал на уши, что диалог просто был невозможен. А здесь к тому же уши свежие, незаезженные.
— Живем мы, Дмитрий, в таком дерьмовом мире, что не пить нельзя. Ты думаешь, я всегда пил? Нет, любезный, я на авиационном заводе инженером служил! Техническое образование у меня. В советском ВУЗе учился, тогда преподаватели за мзду оценки не ставили. Зарплата хорошая была, машина, на кооператив копил, мог себе любое хобби позволить. Потом — бац! Перестройка, девяностые! Вместо самолетов стали кастрюли да санки для детей клепать! Зарплата — квартиру оплатить и с голоду не подохнуть! Какие уж тут увлечения. Только вот это.
Борис Львович налил по второй, символически чокнулся, выпил, продолжил.
— Наши правители — хитрые люди! Себестоимость водки 5 копеек, пусть рубль по сегодняшнему. Продают — сам знаешь, в розлив еще дороже. Но зарплаты на нее всегда хватит — пей мужик, не горюй, вот тебе и развлечения, вот и ощущения. К 40 годам от водки болячки всякие вылезают, по врачам муторно ходить, нормально только за деньги лечить будут. Вот и глушишь боль алкоголем и дороги назад уже нет. К 60 годам — в гроб! Пенсии платить некому, сэкономили. А кто дожил, так ему еще хуже.
— Так живут же на пенсии.
— Не живут, а выживают. Хорошо, если дети помогают, а как не нажил, или пережил ребенка своего, тогда как? В богадельню, на зассанный матрац? Я вот пенсионер. Чтобы хоть как-нибудь не с хлеба на квас перебиваться, в школе трудовиком работаю, оболтусов учу табуретки делать. Зарплата — целых 8 тыщ! Хорошо токарные станки не продали, заколымлю иной раз — таким же старикам для их четырехколесной рухляди деталь какую за пузырь выточу. Только руки уже не те!
Бородач налил себе третью, из-под набрякших век протекла слеза.
— Знаешь, бросай ты это дело, пока не спился совсем. Ты кем раньше работал?