© Черепах Олег, июнь 2016
Я никогда не рассказывал моим друзьям о том, как однажды группу выставили на улицу, лишив записи альбома! Я имею ввиду мой первый состав, с которого все и началось.
Я смотрю на соблазнительную грудь Тигры, ее полуоткрытый бархатный ротик застыл в вопросе…
На протяжении четырех дней у меня адски болело горло, и я сидел дома.
— Артем? Тебе интересно послушать? — Я почему-то злюсь, когда просто представляю его, отмудоханного скинами. — Артем, — говорю я, — ты можешь разбить кулаки об эту стену?
Я передаю банку с пивом Тигре, она с жадностью слизывает пену. Я не мог не то чтобы петь и продолжить запись голоса в студии, меня элементарно трясло от инфекции в горле. Одно я знал точно: нужно поберечь голосовые связки. Звукачи на дорогой студии подумали, что их кинули панки, все закончилось большим скандалом. С тех пор идея создать собственную студию повисла в воздухе.
Нам нужно было найти помещение под студию, в звукачи я прочил Шимбо. Попробовать заинтересовать предложением о сотрудничестве, иначе наша общая знакомая Ежиха сообщит ментам, что он к ней грязно домогался? Ему ведь не известно ни о нашем старинном приятеле следаке Жоре, ни о сумашедших фанатах из Мытищ, ни о том, что я наводил на них газовый револьвер, когда те обували говнопанка на косуху.
Нам нужно было помещение.
Я вспоминаю.
— Но его желание, — спрашивает Тигра, — оно не в счет?
Шимбо мелко подрагивает всем телом, смотрит на меня, опускает голову, думает. Черт! На него неприятно смотреть. Он сдается. Грозный Шимбо, который всегда знал, что прав, начинает истерить.
— Я ненавижу вас, москвичей! Уроды! — орет он мне в лицо.
— Успокойся, приятель. Просто я проверял твою стрессоустойчивость и лояльность к жанру панк-рок. Некая художественная провокация в стиле Тарантино…
— Знаешь, Черепах, — Шимбо нервно теребит пальцы рук, — ты меня вывел из себя, поэтому могу сказать все, что накипело. Во-первых, — говорит Шимбо, — Москва дарит новую жизнь и возможности, но по прошествии лет она навязывает собственную пластинку непреодолимых обстоятельств, которые нагружают с головой и включают в сумасшедшую гонку на выживание. Во-вторых, моя подружка кинула меня с жильем. Ты понимаешь? — спрашивает он, доставая из кармана ключи от квартиры, которой нет. — Мои деньги!!! — ключи звякают и снова исчезают долгой памятью в кармане брюк. Наверно, так звенят колокольчики на кладбище в полночь. — Что я хочу сказать, когда утверждаю, что москвички — это вампирши? Рано или поздно ты начинаешь доверять и любить ее, но фактически никогда не знаешь, когда тебя укусят, пожелав твоей крови.
— Я тебя услышал, Шимбо, — прервал я его. — Твои негативные убеждения тянут целый поездной состав себе подобных. «Если все бабы стервы, и ничего нельзя изменить», «Если в гонке на выживание ты обречен», «Все известные люди эгоисты, а я не хочу быть эгоистом»… Какой самоограничивающий список неудачника…
2006 год.
Одновременно с открытием собственной студии я занялся дизайном и выпуском собственного мерча, потому что наравне с музыкой необходимо развивать и продвигать визуальный ряд.
Я пишу по электронной почте в никуда: мне так дорога Москва, что я готов разнести ее на легион злобных троллей. Я кайфую, зажигаясь ее волшебной силой. Мечтайте осторожно! Мечты идиотов сбываются! Тигра меня больше не полюбит…
Артем Арсеналыч, позевывая, ожидает, пока я выговорюсь, и мы зальем мои переживания «Очаковским». Но я не успокаиваюсь и прижимаюсь лицом к монитору, экран сливается со мной и закручивает в водоворот, прямо в омут влагалища винды. Вдруг электронное письмо зависает, взрывается острой болью в оголенном нерве зуба, и возвращается ко мне в матрицу желаний.