Вот дверь казармы. Открыта одна створка.
Сержант протискивается в дверь с ношей на руках. Что-то не дает пройти. A-а… Это ствол автомата зацепился. Поправил. Прошел. Дневальный за столом, склонился, задремал что ли?.. Фу! Потом, после… Дальше. Командир команды здесь или… Опять! Он же видел его: командир дома лежит с обострением язвы. И зачем он на этот остров приехал с язвой? Скрывал, наверно. Здесь больше платят. А жена у него красивая, на фотографии. Ей, наверное, мешала его язва. Но разве язву вылечишь большим служебным окладом? Нет, конечно. Может, от того и язва. У командира два дома: один там, где жена, — далеко, а другой — здесь. Фактически — ни одного.
«А вот и мы дома, — подумал сержант, занося женщину в комнату, где размещалось его отделение. — Правда, это — не дом, это моя кровать только. Даже не моя… Полежите здесь. Жилка бьется? — он посмотрел и легонько потрогал рукой эту маленькую жилку, на шее у женщины. — Бьется. Ну и хорошо. Полежите, а я осмотрюсь…»
Сержант обошел казарму и спустился на первый этаж. Никого, кроме дневального, в здании не было. Он подошел к двери кладовой, где старшина хранил хозяйственное добро. Подумав немного, снял с автомата штык-нож и взломал замок.
«Не сердись, старшина, — мысленно извинился он. — Никому это теперь не нужно. А мне необходимо сменить белье. И ей постель, а то ведь неудобно… Что еще? Аптечки. Пригодятся. А это? Ху! Спирт. Как его майор пил? Может понадобиться…»
Женщина пришла в сознание и уже сидела на кровати, поджав ноги. Когда открылась дверь, она вскочила и взвизгнула, но, узнав сержанта, успокоилась. Он сложил на стол все, что принес. Она ничего не понимала, да и сержант ничего не понимал, но, поймав себя на этой безнадежной мысли, сделал вид, что понимает — ведь надо было оставаться разумным! — и поэтому сказал:
— Тут вот белье… Заменить надо.
— Зачем?
— Вы здесь будете… — и добавил: — Пока…
— А где мы?
— В казарме. Это моя кровать. Но вы можете выбрать любую.
— А вы?
— Что я?
— Вы где будете? Вы уходите?
— Нет. Я не ухожу. Мне идти некуда. Я запру в казарме двери и буду в соседней комнате.
Сержант вынес дневального на улицу. «Извините, ребята. Не обижайтесь на меня, — мысленно обратился он к «доминошникам». — Я не выгоняю вас. Но мы теперь на разных берегах». Он уложил их тела около забора на деревянный помост, где солдаты занимались поднятием штанги и гирь. Накрыл мертвецов простыней, одной не хватило, принес еще две. По краям, чтобы не сдуло ветром, положил металлические диски — «блины», как их называют штангисты. Отошел, но, вспомнив о ключах, что остались у дневального, вернулся. Ключи ему были необходимы. Простыни бугрились от согнутых в локтях и коленях конечностей — это были уже не руки и ноги, а именно конечности — застывшие, неповоротливые. Не без ужаса сержант, приоткрыв простыню, увидел чьи-то широко раскрытые глаза, это были уже ничьи глаза. Мертвец глядел сквозь него, в никуда, холодными, высохшими и обесцвеченными глазами неимоверной и непрекращающейся муки. Ни упрека, ни мольбы не было в этом взгляде, не было в нем и смирения с тем, что случилось. Сержанту вдруг показалось, что он понял, что такое смерть. Даже не понял, а как бы на миг почувствовал себя в этом состоянии, узнал нечто. Странное состояние невесомости тела, незначительность всего, что называется жизнью, и одна мысль: все суета сует. Им овладел соблазн смерти. Ни страха, ни боли, ни ужаса, ни печали, ни радости. Он тряхнул головой и посмотрел в глаза мертвецу. Нет! Надо жить. Пусть непонятно, зачем. Никакие слезы, стенания, боль и ужас не могли сравниться с выражением этого чуждого, равнодушного, ничего не просящего и ничего не прощающего взгляда. Он снова забыл о ключах, а, вспомнив, не мог сообразить: кто из этих пятерых был дневальным, у кого должны быть ключи, нехорошо будет, если он ошибется. Он ведь не смотрел в лица мертвецов, когда переносил их сюда, а теперь они все были одинаковы. «Этот, — решил он. — Подошвы сапог не в пыли».
Взяв связку ключей, он заботливо поправил складки простыней, словно это имело какое-то значение, и вошел в казарму. Проверил все окна и решетки на них, запер входную дверь, поднялся наверх. За дверью, где находилась женщина, ничего не слышно.
— Я здесь, — сказал он, чуть приоткрыв дверь, — в соседней комнате.
И пошел туда.
«Надо или не надо? — подумал он. — Но лучше переспать, чем не доесть!» Этим любимым солдатским каламбуром прогнал сомнения и стал читать инструкции на химпакетах для дезактивации при случаях радиоактивного поражения. На учениях по химической подготовке ему не раз приходилось имитировать эти действия, но сейчас он сделал все более последовательно и тщательнее, чем на учениях. Закончив «обработку», решил узнать, как обстоят дела у спутницы.