Записку Катя взяла с собой домой. Толик еще не вернулся с работы, и она неспешно разогрела ужин, потом пролистала газету, потом еще телевизор посмотрела – Толика все не было. Она привыкла к этому и уже не роптала, как прежде, но каждый раз ей было очень и очень одиноко одной в квартире, и она проклинала эту его работу и дулась на него, но все это – только до его прихода, а потом все забывалось, и так – до следующего раза.
Толик пришел часа через два. Он был хмур, и она сразу почувствовала, что что-то произошло, но не стала спрашивать ни о чем, а, чмокнув мужа в щеку, побежала снова разогревать ужин. Толик умывался долго, она слышала, как плещется вода, как Толик фыркает, и в этом его фырканье она неожиданно услышала – что? – злость! Он не расстроенный пришел, ее Толик, он злой пришел.
Толик вышел из ванной, держа в руках полотенце, молча сел на стул, уставился в стоящую перед ним тарелку. Катя подошла неслышно, осторожно положила ему руки на плечи, спросила тихо:
– Что случилось, Толя?
Он, не меняя позы, сказал:
– В леске возле завода нашли труп девушки. Извини меня, я очень устал – было много работы.
Катя присела рядом, отвернулась к окну. Это на ее памяти было первое убийство в их маленьком городке.
– А убийцу поймали? – Катя решилась спросить об этом только спустя полчаса.
Толик покачал головой. Они вдвоем сидели в комнате на диване.
– Ее нашли вчера вечером, – сказал Толик. – Мужики искали укромное место – выпить – и наткнулись на нее. Одежда сорвана, вся в крови.
– Ее… изнасиловали? – спросила, запнувшись, Катя.
– Да. Когда ее насиловали, она еще была жива. И только после всего ее несколько раз ударили ножом. Так, во всяком случае, утверждает Панаев.
– А Панаев – это кто?
– Наш эксперт. Девчонке было восемнадцать лет, бежала к заводу – там на проходной ее должна была поджидать мать. Мать ее не дождалась, а вечером, уже когда стемнело, побежала в милицию заявлять. Ну, а дочку ее к тому времени уже нашли, как раз на месте убийства бригада работала. Ее, мать-то, в машину посадили, и туда. Спрашивают: ваша дочь? А она только глянула – и сразу сознание потеряла. Сейчас в больнице.
– Что с ней?
– У нее сердце слабое. Врачи говорят: пока пятьдесят на пятьдесят, в смысле – выживет или нет.
– Вот зверь! – Катя судорожно вздохнула. – А его найдут?
– Должны найти, хотя кто знает.
– А что, бывает такое, что не находят?
– Бывает, – горько усмехнулся Толик. – Еще как бывает.
Катя прижалась к нему и замерла.
– У тебя-то как дела? – спросил Толик.
– У меня – нормально.
– Записки больше ментовской жене не пишут?
– Ой, написали, – встрепенулась Катя. – Сейчас покажу.
Она извлекла из сумочки сложенный вчетверо листок и протянула его мужу.
– Смотри-ка, о сне твоем беспокоится, – усмехнулся Толик, прочитав послание. – Вот наглец.
– Я не знаю, что делать. Мне так неприятно все это.
– Дай задание своим ученикам написать сочинение, тетради на проверку принеси домой, я эти тетради вместе с одной из подброшенных тебе записок передам нашему эксперту Панаеву, и через пару дней ты будешь знать фамилию шутника, – сказав это, Толик зевнул.
– Ну, ты такое скажешь, – Катя махнула рукой. – Эти твои полицейские методы…
– Не полицейские, а милицейские, – поправил Толик и погрозил ей пальцем. – Разница существенная.
– Тоже мне – разница, – усмехнулась Катя. – Полиция – милиция, две буквы всего различаются.
– Как с филологом я с тобой спорить не могу, – развел руками Толик. – Образование не позволяет.
Пакет с окровавленной блузкой он сжег на выходе из леса. Развел небольшой костер и сжег. Домой такие вещи не носить – это он сразу для себя решил. Ничего подобного дома находиться не должно. Прикурив от догорающего костра, он посидел еще немного, потом, взглянув на часы, спохватился: пора домой, он в это время обычно с работы и возвращается, не должна мать заподозрить, что он не с работы идет. Он встал, присыпал землей костер и быстро пошел в город.
Дома мать при его появлении вышла в прихожую.
– Как дела? – спросила.
– Ничего, ма, все нормально.
– Как твои бурсаки? – Она пэтэушников называла бурсаками.
– С ними все в порядке, ма. Прогуливают занятия потихоньку.
– Их дело молодое. Ужин греть?
– Я сначала в душ схожу, ма.
Заперевшись в ванной, он разделся и осмотрел свою одежду. Пятен крови не было, и это его успокоило. На всякий случай он все перестирал, после чего принял душ. Нож он почистил пастой и сунул его под ванну.
Мать хлопотала на кухне. Он присел на табурет, наблюдая за ее плавными, уверенными движениями.