Надо согласиться с Татьяной Лебедевой, что трудно заподозрить в чем-то криминальном человека, живущего в Петербурге с настоящим иностранным паспортом или, что еще лучше, под дипломатическим прикрытием. Других документов, не подлежавших проверке, в то время просто не существовало. Где только выдавали такие надежные документы Сергею Кравчинскому – не в итальянской же тюрьме!
Сразу по прибытии в Петербург Кравчинский изложил свое кредо изумленным пропагандистам-народникам, которое состояло в том, что пропаганда – это не бессмысленное чтение брошюр, а действие, и действие кардинальное, например убийство какого-нибудь сатрапа. При этом он выразил готовность лично исполнить акт возмездия. В качестве жертвы Кравчинский предложил шефа жандармов генерала Мезенцева как ответственного за преследование «революционеров» по занимаемой должности. Такой подход к делу пропаганды встретил неоднозначную реакцию народников, но нашлись и сторонники… Двое из основного кружка вызвались помочь Кравчинскому – это были Александр Михайлов и Александр Баранников, проходившие по списку Аптекмана, соответственно, пятым и пятнадцатым. Этим двум молодым гангстерам было тесно в роли распространителей прокламаций, и живое дело, да еще в компании с человеком из Европы, показалось им интересным. Действовать начали без раскачки: Михайлов, живший под фамилией Соханского, установил место жительства генерала Мезенцева и маршрут его ежедневных прогулок; Баранников, живший под фамилией Тюрикова, на деньги Кравчинского приобрел выездную лошадь с коляской и одежду извозчика. Извозчиком пригласили Андриана Михайлова, который должен был выезжать на лошади по требованию Тюрикова и после поездки возвращать лошадь в тетерсаль (стоянка для лошадей с экипажами). Кравчинский с самого начала операции больше всего заботился о быстром исчезновении с места преступления. Маршрут отхода начали отрабатывать уже в начале июля 1878 года, ежедневно выезжая на центральные улицы Петербурга втроем: Кравчинский и Тюриков с извозчиком Андрианом Михайловым.
Уверенность, с которой жил и действовал в Петербурге Кравчинский, поражала даже близких к нему людей. Восторженная почитательница его многочисленных достоинств Ольга Любатович так описала Кравчинского среди участников общества «Земля и воля»:
«Итак, я очутилась в Петербурге 4-го августа, как раз в день убийства Мезенцева… Софья Лешерн… приняла меня сердечно… и предложила временный приют у себя. Приют этот была скромная комнатка Александры Малиновской, молодой девушки художницы, гостившей в то время где-то на даче и временно передавшей ключ от своего жилища Софье Лешерн. Здесь в этой комнатке близ Забалканского проспекта в Измайловском полку в тот же вечер собралось человек 15-ть совсем незнакомого мне народа. Но которых влекла туда общность борьбы, надежд и страданья. Тут-то впервые я встретила моего названного брата Сергея Кравчинского… Было уже несколько человек в сборе, когда он вошел в комнату; его крупная мужественная фигура и оригинальная голова невольно привлекли мое внимание; он был одет джентльменом, в руках держал высокий цилиндр, а наполеоновская бородка придавала ему вид иностранца. В комнате, кроме меня, еще были две-три женщины, но он прямо подошел ко мне и свободным товарищеским жестом протянул мне руку».
Понятно, что общество собралось для чествования главного героя дня – убийцы генерала Мезенцева. На огонек заглянули, кроме Кравчинского, главные действующие лица: Александр Михайлов и Андриан Михайлов. Когда все собрались, наступил момент для главного сообщения:
«Вечер закончился подробным рассказом события 4-го августа. День моей встречи с Кравчинским был днем похорон Мезенцева… Мне не говорили еще в то время, кто нанес Мезенцеву смертельный удар, мне врезалось только в память, с какой особой настойчивостью Кравчинский старался остановить мое внимание на том, что убийца встретил врага лицом к лицу, один против двух и нанес удар спереди, а не сзади» [6].