Внушительный список провокаторов содержал фамилии людей, имевших отношение к деятельности полиции в результате разного рода жизненных ситуаций, в том числе желания заработать сотню-другую или просто «пощекотать нервы». Серьезной политической агентуры «Тютчевская комиссия» не обнаружила. Продолжая работу над книгой, Вера Фигнер контактировала с Тютчевым по вопросам, касавшимся «Народной воли», и здесь возникла первая коллизия, которая потом имела далеко идущие последствия. Тютчев обнаружил в архиве Департамента полиции два дела об Иване Александровиче Петровском: дело о высочайшем пожаловании И.А. Петровскому личного, а затем потомственного почетного гражданства и дело о назначении ему пенсии. Ознакомившись с делами Петровского и изучив «Книгу записей арестованных при III отделении», Тютчев опубликовал обнаруженные документы в специальном номере «Былого» (№ 4–5) за 1918 год.
Из документов следовало, что Петровский – не кто иной, как Иван Окладский, осужденный по «процессу шестнадцати» в далеком 1880 году. Публикация в «Былом» так и называлась – «Судьба Ивана Окладского» – и подробно рассказывала о молодом рабочем пареньке Ванюшке Окладском, помощнике Андрея Желябова в неудачной попытке подрыва царского поезда под Александровском в 1879 года. Находясь в Петропавловской крепости, Окладский стал оказывать услуги следователям Департамента полиции и был настолько полезен, что его в конце 1883 года освободили от наказания и выслали на Кавказ. Окладский продолжал сотрудничать с полицией вплоть до революции 1917 года. Публикация в «Былом» не произвела в среде уцелевших народовольцев особой сенсации, и только по одной причине: Ванюшка Окладский был арестован в июле 1880 года и физически не мог знать ничего о последующей деятельности организации. Кроме этого, он состоял в организации простым подсобным рабочим, который мало что знал и имел узкий круг контактов. Полиции он был полезен только для опознания вновь арестованных и как «подсадной» в соседние камеры для перестукивания. Одним словом, на глобального предателя Окладский явно не тянул, поэтому в первую часть «Запечатленного труда» он не попал и вопрос предательства в рядах «Народной воли» остался открытым.
Вступительная часть эпоса «Запечатленный труд» закончилась на пятой главе: Вера Николаевна с помощью скупых мазков в стиле авангардистов изобразила свое благополучное детство и юность, учебу в институте благородных девиц в Казани, удачное замужество и учебу в Швейцарии. Природная скромность или новые пролетарские ценности не позволили Вере Николаевне назвать полное наименование учебного заведения, которое ей довелось закончить: «Родионовский институт благородных девиц». В книге она называет его просто «институт». Такая мелочь на самом деле имеет знаковый характер – фигура умолчания присутствует во многих эпизодах повествования, там, где автор что-то скрывает или не имеет достаточной информации. Так она мельком упоминает о своем замужестве и расторжении брака с судебным следователем Филипповым, не называя причины развода; ничего не известно о годах ее жизни в Цюрихе и действительных причинах внезапного прекращения учебы. Разве можно что-нибудь понять из такого объяснения: «Муж уже не был мне помехой, так как еще весной я написала ему, что отказываюсь от его денежной помощи и прошу прекратить со мной все сношения. Но медицина, диплом? До окончания курса оставалось каких-нибудь полгода; я уже обдумывала тему для докторской диссертации, к которой должна была приступить через два-три месяца. Надежды матери, ожидания знакомых и родных, смотревших на достижение ученого знания как на блестящий и тяжелый подвиг, самолюбие, тщеславие! Все это приходилось разбить собственными руками, когда цель эта уже перед глазами. Когда я проанализировала как эту сторону, так и другую, где были друзья, что эти люди томятся в тюрьме и уже испытывают тяжелую долю… – я решила ехать» [1].
Девушка двадцати трех лет, из вполне «достаточной» семьи, за полгода до окончания курса медицинского факультета в университете Цюриха бросает все, уезжает в Россию, и только по одной причине – ее друзья уже в тюрьме, а она все еще на воле. Девушке опротивела жизнь успешной дамы – ее потянуло к страданиям! Скорее всего, причины внезапного отъезда были более приземленными, но Вера Николаевна предпочла такое объяснение. По ходу повествования показная жертвенность, лишенная здравого смысла, станет ее фирменным стилем и в советское время приобретет авторитет эталона. Кроме этого, обстоятельства полной неясности некоторых эпизодов революционной борьбы заставили писательницу прибегнуть к новому стилю изложения, стилю трех «без»: без хронологии, без подробностей и без документов. Винегрет из трех «без», приправленный скупой революционной слезой, стал прекрасным блюдом на столе советской пропаганды на долгие годы.