Курлычкин осадил себя: залез в дебри, в которые ему ходить заказано. Самое время подумать о сыне, который, наверное, скоро будет дома. Предшествовать этому будет телефонный звонок от адвоката: "Все хорошо, Станислав Сергеевич. Ждите нас".
Курлычкин всегда удивлялся своему адвокату: тот за время их сотрудничества ни разу не произнес слов "отлично", "прекрасно", выставляя себе за свою же работу оценку в четыре балла, хотя работал на пять с плюсом. Один раз только он сработал на "неуд", но особой вины, кроме того, что он является личным адвокатом Курлычкина, главный "киевлянин" за ним не видел.
Он очень серьезно говорил с сыном после того нелепого случая. Разговор происходил в камере следственного изолятора в присутствии шестерых обвиняемых из его бригады.
— Тебе чего-то не хватает в этой жизни? — спросил он. — Ты что, такой неуемный в плане секса? Сегодня это малолетка, а завтра?..
— Пап…
— Не папкай!.. Скажи мне, кто будет завтра, и я отвечу, чем ты закончишь. Тебя прихлопнут где-нибудь, и я не смогу помочь. А скорее всего просто не захочу. Потому что чувствую: ты не остановишься, а мне все это надоест. Как, ну как тебя еще воспитывать?!
Максим промолчал.
Курлычкин подошел к двери и постучал. Продольный мгновенно отозвался и открыл дверь. "Киевлянин" указал на него пальцем и повернулся к сыну.
— Ты хочешь каждый день видеть его?
Не поднимая глаз, сын покачал головой.
— Нет, пап.
— Я могу попросить, и тебе покажут камеры, где сидят по семьдесят человек. Там нет холодильника, холодного пива, копченой колбасы, там по утрам не пьют кофе, а глотают жженку. Закрой, — услышал контролер.
Курлычкин вернулся к сыну, продолжив разговор, в котором воспитательная работа отсутствовала напрочь. Отец упомянул только несколько эпизодов из жизни молодого человека, с неподдельной горечью в голосе напомнив, что люди с таким положением, как его сын, учатся в Англии, Америке, а он сумел продержаться только один семестр в государственном университете и бросил. Ну ладно бы там выгнали. Но таких людей не выгоняют.
…Красивой трелью дал знать о себе мобильный телефон. Курлычкин нажал клавишу и ответил. Улыбнулся, когда в трубке раздался сухой, лишенный эмоций голос адвоката:
— Все хорошо, Станислав Сергеевич.
Курлычкин нажал клавишу отбоя. Сегодня он дождется еще одного положительного доклада и только тогда сможет спокойно заснуть.
Номер рабочего телефона Валентины Ширяевой был у четверых соседей. Она оставила его, как говорят, на всякий случай — сын оставался без присмотра довольно долгое время, а сама Валентина только изредка могла прибежать домой в обеденное время. Когда жива была ее мама, женщина была спокойна, даже иногда задерживалась на работе. А сейчас ведет жизнь строго по расписанию.
Вся ее личная жизнь — это сын. Несчастный, для окружающих — с отталкивающей внешностью, предмет насмешек для подвыпивших парней со двора.
Болезнь Дауна протекает у каждого по-разному. Небесная канцелярия награждает этой болезнью пожизненно. Однажды по телевизору показали американского мальчика, такого же несчастного, но тот в состоянии был — кто бы мог подумать — играть на гитаре. Он выучился не по нотам, самостоятельно — именно так, несмотря на то, что в этом ему помогали родители и педагоги. Он боролся за жизнь, отодвигая преграду, за которой — жизнь настоящих людей. И где-то в душе понимал, что он не такой, как все.
Вот и Илья. Все друзья у него на пять-десять лет младше. Он сильнее их, больше, но — не такой. И женщина благодарила Бога за то, что сын не в состоянии задать вопроса, на который у нее не было ответа: почему я не такой, как все?
Он долго ходил хмурый после просмотра той передачи. В мальчике из Америки он признал такого же, как он сам. Его догадка не стала каким-то откровением для самого себя, но теперь он догадывался, что существует Мир Несчастных. Может быть, так далеко его мысли не зашли, но за него думала мать. Порой она забиралась в такую глушь, что не хотелось жить.
Она выходила из кабинета, когда на столе зазвонил телефон. Валентина вернулась и сняла трубку: звонила соседка…
На решетчатой двери полуподвального помещения висел замок. Помещение с влажными от конденсата стенами, вдоль которых проходили трубы, служило мастерской для слесаря-сантехника. Влага стояла такая, что пришлось заменить обычную дверь на решетчатую. Даже слесарные инструменты слесарь хранил в промасленной ветоши.
Сейчас он спал, уронив голову на стол. На столе початая бутылка водки, под ногами валяется уже опорожненная.
Сегодня он встретил прилично одетого мужчину лет тридцати с небольшим, тот искал своего друга по фамилии Матицин. Слесарь авторитетно заявил, что в доме с такой фамилией жильцов нет. Далее последовали традиционные вздохи и покачивания головой. Ничего нового убийцы придумывать не стали: в своей каморке слесарь выпил сто грамм водки и через полминуты впал в глубокий сон. Заранее припасенную пустую бутылку бросили к его ногам, а на место бутылки с примесью клофелина поставили обычную.
Решетчатая дверь словно была предназначена для того, чтобы изнутри повесить замок и закрыть его. Но всего на один оборот, чтобы не потерять драгоценное время. Впрочем, времени у убийц было достаточно. Главное — незаметно миновать первый этаж, а на втором, кроме квартиры судьи, жильцы отсутствовали: из 45-й и 46-й придут только часам к шести вечера, из 48-й пенсионерка с утра до вечера сидит возле магазина, приторговывая сигаретами, туалетной бумагой, рыбными консервами. Постоянно возле нее на корточках в тапочках на босу ногу сидит ее сын и ждет, когда мать наторгует на бутылку вина; выпьет ее за киоском и снова сядет рядом, открывая на обозрение татуированные руки. И сейчас он там. И мать, и сын домой пока не собираются.
Необычная операция, и подготовлена в короткие сроки. Всего за неделю люди Курлычкина узнали все, что было необходимо для ее выполнения. В основном это заслуга Мигунова, но главную работу выполнят люди, которых сам Курлычкин в глаза не видел. Со временем лидер "киевлян" перестал интересоваться, кто выполняет кровавую работу. Или делал вид, что не интересуется. Скорее всего пошло это от Мигунова, который вышел на группу людей, которые, по его словам, за деньги могли даже застрелиться. Собственно группа, по словам Мигунова, состояла из нескольких человек, заказными убийствами занимались двое, исполнителей Иван не видел ни разу, связь поддерживал только с начальником, в разговорах с шефом называл его юристом.
Такой расклад для восприятия Курлычкина был чуточку сложный, а с другой стороны — простоватый. Он поинтересовался у Мигунова, как он вышел на этих людей и не ждать ли теперь неприятностей. Иван ответил, рискованно намекнув на спокойный сон шефа, который может разладиться, если он, Мигунов, расскажет, что и как… Курлычкин с минуту выслушивал подчиненного, подумав, не зарылся ли Мигун…
Однако особо не переживал. Система Мигунова как две капли воды походила на отмывание грязных денег: цепь подставных фирм, и в самом конце — банк в оффшорной зоне. Так и здесь — на заказчика выйти очень сложно, почти невозможно. Косвенно интересовал только факт: где та оффшорная зона, где сидят наемники?.. Когда денежная операция успешно заканчивалась, липовые фирмы лопались, попросту говоря, их ликвидировали, и все шито-крыто. Так и в случае предприятия Мигунова, где не возникало никаких проблем, включая и вопросы с оружием.
Сейчас убийцы не имели при себе даже перочинных ножей, все, что нужно, находится на кухне — на столе или в шкафу, — поиски обычной терки для овощей много времени не займут.
На лавочке у подъезда сидели четыре женщины. Три направились к соседнему подъезду, четвертая, окликнув Илью, вошла в свой, даже не взглянув на решетчатую дверь слесарки. А если бы и бросила взгляд, увидела ее, закрытую на замок.