Тот же дом
-Про Вовочку с Чапаем знаешь? Спрашивает учительница Вовочку: «Кто такой Чапаев?». А тот ей отвечает: «Предводитель негров». Та вначале офигевает, а потом спрашивает, с чего мол, ты это взял. А Вовочка, слышь, а Вовочка отвечает... -Потому что Чапай белых убивал. Ты этот анекдот третий раз рассказываешь. -Да? Жаль, смешной же, правда? Хочешь про Штирлица расскажу? -Слушай, отвали, пожа-а-а-луйста, достал ты меня уже. Бубнишь и бубнишь битый час, наверное. -Может мне поговорить хочется? Ты бывало, на несколько дней в лес уйдешь, а я виси себе на стенке, да? Так и одичать недолго. Скоро совсем говорить разучусь. -Скорей бы. -Нет, ну вы послушайте! Ты совсем меня не ценишь! Я, между прочим, когда-то занимал почетное место: во дворце, в опочивальне у принцессы. Та бывало, проснется рано утром, потянется на кровати, потом подойдет ко мне и так ласково: «Свет мой зеркальце скажи...» -Да, да, да. Слышали мы эти сказки. А у "братка" лысого кто над толчком висел? Сам когда-то проговорился. -Нет, ну дернул меня черт за язык. Там ошибочка вышла. Промашка, так сказать, с кем не бывает. Сейчас всю жизнь вспоминать будешь? Зато какая фигура у принцессы была... Обалдеть можно. Жаль лицом не вышла. Мужчина, который все это время усердно точил нож, покатился от хохота. С ближайших деревьев в страхе улетели птицы. Мужик хохотал, а зеркало продолжало: -И, слышь, главное каждое утро: зеркальце скажи, да зеркальце скажи... Ладно я -- во мне дипломатия и вежливость намертво сплелись, а будь на моем месте другое зеркало? Разбила бы нахрен после первого же ответа! Я серьезно, че ты ржешь? Вот с анекдотов не смеется, а тут ржет как, как... не знаю даже с кем сравнить. Нее-е, дурак был Дарвин. Не от обезьяны произошел человек, а от лошади. И движущей силой эволюции был не труд, а смех. Это я только сейчас, глядя на тебя понял. Заканчивай ржач, кому говорю! Вытирая выступившие от смеха слезы, мужчина поглядывал на результат своей работы. Лезвие ножа хищно блестело в руке. Резким движением человек загнал оружие в ножны, висевшие на поясе. -Значит так, балагур и дипломат, слушай сюда. Я в деревню, мне к шептунье сходить надо. --Знаем мы твое надо-самогон называется. Сам же знаешь, что не даст похмелиться, зачем тогда прешься? --Цыц стекляшка, сам не пьешь и другим не даешь. Короче, я пошел, а ты, а ты... дом охраняй, вот что. Если что, кричи не людским голосом: ша, застыли падлы, кыш к параше, пасть порву, кислая баланда! -Ба! Да ты у нас поэт оказывается! Вот она Русь, страна неоцененных талантов. Может, ты еще танцевать умеешь? Или степ отбивать? А крестиком вышиваешь? Эй, ну ты что-обиделся? Эй! Ну, я ж пошутил! Вот так всегда... Мужчина быстро шел по едва заметной тропинке, изредка щурясь на солнце и все еще тихо посмеиваясь.
Подвал
Я бегу по выжженной земле,
Он тоже бежал. Вдыхая полной грудью свежий утренний воздух, изредка поглядывая в родное для него небо. Небесные дали казались ближе, чем грешная земля. А еще честнее. Светлое, недоступное, яркое, святое, холодное и отчужденное. Небо.
Гермошлем, захлопнув на ходу. Мой фантом стрелою белой На распластанном крыле С ревом набирает высоту.
Теперь он в кабине, на месте пилота. Самолет набирает высоту, врывается в пелену облаков, оставляя за собой след тонкой белой нитью. Так он виден тем, кто остался на земле. Его может увидеть каждый, кто не поленится поднять голову. И каждый может представить, какого это-вот так лететь, как летит сейчас он. Больше слов песни, звучавшей из угла подвала, он не слышал. Но почему-то все еще слышал музыку. Даже сквозь рев турбин. Парень, бренчавший на гитаре, пытался вспомнить следующий куплет. Не вышло - песня закончилась толком не начавшись. Пальцы перестали задевать струны, через секунду стали слышны голоса. Кто-то до сих пор управлял самолетом. -Эй, длинный, пускай по кругу, --голос прозвучал неожиданно громко. -Слышь, бля! Получил свое, дай другим! -О-о-о, да его накрыло давно, --щелкая пальцами перед стеклянными глазами, сделал вывод длинноволосый пацан. Тот, который так и не смог вспомнить куплет. Потом взял из опущенной руки косяк, ухмыльнулся и вернулся на прежнее место. -Интересно, что у него на этот раз? -В прошлый раз он говорил, что в город какой-то попал. Красивый, говорит, чистый и светлый. Мол, люди гуляют и друг другу улыбаются. -Везучий. У меня просто башню рвет и на хи-хи пробивает. Слышь, давай ему погоняло дадим--Мечтатель? А че? Звучит! Мечтатель! Эй, все слышали, он Мечтатель теперь, --огласил бледный. Кто-то кивнул, другой что-то ответил, но из-за шума никто не услышал. Один смеялся--искренне, чисто и весело. Уставившись невидящим взглядом в желтые разводы заляпанной стены. Другой следил за приборной панелью самолета. Он слышал рев турбин, сквозь него пробивалось слово, произносимое голосом зажёванной кассеты--Мечтатель, Мечтатель, Мечтатель. Звучало издевательски. Глаза, открытые последние несколько минут, наконец моргнули. Очень медленное и тяжелое возвращение. Так происходило всегда, только это и огорчало. Резко поднявшись с пола, неуверенно шагнул к хлипкой лестнице. -Эй, Мечтатель ты куда? Расскажи нам, что ты видел. Может коммунизм построили? -с насмешкой крикнули в спину. Но Мечтатель не слышал. Он шел все быстрее и быстрее, не разбирая дороги. Побежал. Побежал, неуклюже переставляя ноги, но прокуренные легкие не смогли выдержать нагрузки. В бессильной злобе юноша встал на колени и ударил ладонями по асфальту. По лицу текли слезы. Даже у самого черствого прохожего сдавило сердце при виде этой картины. Рядом никого не было.