Турецкий понял, что от местного мистика отвязаться ему удастся не скоро:
– Валяй, пройдись по личной судьбе.
– Преотличнейше! Преотличнейше! Я так и знал, что вы согласитесь. – Востроглазый немедленно воспылал к Александру самым проникновенным уважением. – Интеллигентного человека видно глазом без телескопа. Только маленький нюансик, ма-алюсенький, – мужичок сложил два пальца – указательный и большой – в маленькую щелку, – авансик хотелось бы получить.
Турецкий вынул из кармана брюк смятую десятку, желая побыстрее закончить с астрологическим прогнозом:
– Хватит?
Мужичонка вежливо, все теми же двумя пальцами, взял деньги:
– Пойдет. А сейчас хочу тебе кое-что показать. Так сказать, на след навести. Хотя, заметь, делаю это совершенно бескорыстно.
Востроглазый буквально за руку вытащил Турецкого из цеха на улицу:
– Тут ничего интересного нет. Собирают и собирают самолеты, наш друг ситный, просто Иван Ивановичи… А это механический, – небрежно махнул рукой мужичонка на бетонные квадратики очередного цеха, увлекая Александра, который ловко уворачивался от винного амбре, источаемого спутником. – Сегодня практически пришел в разорение, а потому тебе совершенно неинтересен. В нем ничего, кроме тазов, ведер да ключей, уже не делают. Вот я тебе кое-что поинтереснее покажу.
На завод постепенно возвращались бастующие. Люди еще были возбуждены, шли группками, бурно обсуждали происходящее, но запал протеста, чувствовалось, спал, и, вероятно, гигантскому маховику самолетостроительного завода, крупнейшего в стране, вскоре снова предстояло раскрутиться на полную катушку, зализывая рану и забывая крупнейшую авиационную катастрофу. «Трагедии слишком быстро уходят в прошлое, наверное, чтобы повторяться. Приспособляемость у них такая – затаиться, чтобы все кануло, а потом – неожиданно всплыть». – Несмотря на грустные философские мысли, Турецкого не покидала способность к колкой самоиронии. «Красиво мы, наверное, смотримся – местный астролог-экстрасенс и „важняк“ Генпрокуратуры России, Тарапунька и Штепсель. Конечно, можно и отвязаться от „Иван Ивановича“, но иногда… и „устами алкоголика глаголет истина“, чем черт не шутит».
Правда, пока, помимо непроверенных подозрений Меркулова да собственной интуиции, Турецкий ничего не мог взять даже за основу своей работы. Комиссии приступили к расследованию катастрофы, местная прокуратура возбудила уголовное дело по факту гибели людей, военные там что-то копаются, но виновные, вполне возможно, давно уже на том свете и им остается уповать отнюдь не на людской суд. Так что Турецкий пока и сам не знал, что может его интересовать, кроме документации, на заводе, который и к аварии-то был причастен лишь своим «несчастным» товаром. Зато «Иван Иванович», как настоящий выходец из народа, знает все и ни в чем не сомневается.
– Это все муляжи, картонки, – таинственно шептал Турецкому на ухо востроглазый, сделав наличие такого органа чувств, как обоняние, сущим мучением для Александра. – Конечно, друг мой ситный, все здесь по уму, но тебе сюда не надо. Звезды не располагают. Клавдий Макарович покойный меня научил – когда Сатурн в силе, смертность возрастает. Вот я тебя в маленький, ма-алюсенький домик отведу, вот куда звезды показывают.
…– Добрый день, Александр Борисович, – Турецкому протягивал руку щуплый, хорошо выбритый, с мелкими подвижными глазами человек. – Резник Михаил Ефимович, начальник цеха готовой продукции. – Слышали-слышали. Как же! Генпрокуратура! А мы вас давно уже ждем. Давно пора не нашим тут копаться, а настоящим профессионалам.
Новый персонаж не стеснялся рассматривать Турецкого почти в упор, чувствуя себя вполне хозяином ситуации и даже выражая некоторую обиду, что, дескать, гость проигнорировал правила приличия и в обход парадных комнат забежал осмотреть задний двор.
– А ты, Кивелиди, снова деньги вымогаешь? – Резник достаточно резко рявкнул на проводника Александра. – На этот раз под каким соусом? Лечение голоданием? Гадание на кофейной гуще? Чудесное превращение стекла в бриллианты? Пошел вон! – Начальник цеха готовой продукции в обращении с подчиненным не постеснялся Турецкого, и можно было подумать, что он едва сдерживается, чтобы не выразиться еще определеннее. – Вот ведь человек, – Резник скорчил презрительную гримасу вслед уходящему «Ивану Ивановичу», – неплохой специалист, но спился. Так и живет на заводе, этакий заводской бомж. По-моему, теперь каждое уважающее себя предприятие имеет своих бездомных и прикармливает их из жалости. Смешно.
Резник, освободив Турецкого от навязчивого сервиса местного астролога, сам будто повеселел и заметно стал деликатничать.
– Надеюсь, Кивелиди не слишком вас утомил? – преувеличенно галантно осведомился он. – О чем шла речь?
– На этот раз об астрологии. Интересный субьект этот ваш местный чудак, называющий себя «просто Иван Ивановичем».
– Да-да. Жертва сериалов и увлечения мистикой. Впрочем, бог с ним. Позвольте познакомить вас с представителем фирмы «Бундесвиссеншафтен» Дитером Петроффом.
Дитер, поразительно молодой и оттого, по-видимому, осмелившийся приехать на работу в сибирские снега, улыбался через круглые клоунские очочки:
– Привет!
Резник внезапно превратился в делового, занятого джентльмена:
– Идемте, господа, я провожу вас в кабинет Алексея Сергеевича. Директор с утра ждет вас, а день его расписан по минутам, сами понимаете – такая ситуация.
Он подхватил Турецкого и Петроффа и с необычайной энергией, мало ожидаемой от такого щуплого, неброского человека, двинулся к административному корпусу. Турецкий, подчиняясь какому-то смутному импульсу, неожиданно для себя, прежде чем скрыться за поворотом, обернулся и увидел, что «Иван Иванович» стоит в черном проеме ворот механического цеха и отчаянно жестикулирует. По движению губ Александр разобрал, что речь идет о телефоне. По-видимому, Кивелиди предупреждал, что свяжется с Турецким по телефону, а поскольку у него самого номера не было, то, вероятно, он давал понять, что позвонит «важняку». «Черт, надо бы, конечно, с ним встретиться, – запоминал Турецкий лицо и фамилию неожиданного заводского знакомца, который раскачивался на черном фоне, как марионетка на ниточке, и заговорщически, по-пьяненькому прикладывал указательный палец к губам. – Чего он там молол? На всякий случай встретиться».
Глава 16. НЕТ ЧЕЛОВЕКА
Это было уже невыносимо – в каждом доме слезы, в каждой семье трагедия. А сколько похорон готовилось по всему городу. Погибшие четыреста новогорцев увели за собой еще семь человек. Кто-то наложил на себя руки, кто-то скончался от сердечного приступа. Трое обморозились на пожаре, трое обгорели. Жизнь их тоже висела на волоске.
Сабашов устал.
Кроме очевидцев происшедшего он посетил четыре семьи погибших летчиков. Это было, пожалуй, самое трудное. Помимо того, что эти люди потеряли своих близких, своих кормильцев, на них глухо давила людская слепая ненависть. Если упал самолет – виноват летчик, это же ясно каждому.
И теперь Сабашов стоял у квартиры штурмана Савельева. И медлил. У жены погибшего штурмана, которая работала в школе преподавателем русского языка и литературы, учился его внук Юрка.
Напротив квартиры Савельевой жила сестра жены Сабашова, с ней Валентин Дмитриевич тоже не хотел лишний раз встречаться в силу родственных разногласий. Стоя у двери Савельевой, Сабашов чувствовал, что спину его буравят взглядом из глазка соседней квартиры.
Валентин Дмитриевич нажал на кнопку звонка, и в ответ раздался электрический птичий щебет. Дверь открыли сразу.
– Проходите, Валентин Дмитриевич, – кивнув на приветствие, Савельева пропустила Сабашова в прихожую.
В этой квартире Сабашов не раз выслушивал о «подвигах» своего внука. Будучи вдвое старше, Валентин Дмитриевич чувствовал себя перед учительницей провинившимся мальчиком. Елена Георгиевна не казалась строгой, но иногда смотрела слишком проницательно. «Ей бы у нас в органах работать», – не раз думал Сабашов.