– Хотел выразить вам свое соболезнование, – Сабашов замялся, не зная, как перейти к служебным вопросам.
Елена вывела его из затруднительного положения:
– Я знаю, что в этих случаях опрашивают свидетелей и родственников погибших. А я и свидетель, и родственник. Хотя не знаю, смогу ли я вам чем-то помочь.
Сабашов суетливо полез за рабочим блокнотом.
– В тот момент я стояла у окна, – начала Савельева. – Я видела все от взлета и… до конца. Поначалу все шло, как обычно. Вот только ощущения у меня были странные, – она усмехнулась. – Хотя предчувствия в вашем деле могут только запутать. – Елена Георгиевна на время задумалась. – Точно видела, что никакие части самолета не отлетали. Он упал целым. Один раз как будто тряхнуло. А потом он носом вниз. – На лице ее опять промелькнуло подобие нервной улыбки. – И все!
Она замолчала, монотонно перебирая складки на юбке. Сабашов подождал, не будет ли продолжения и, не дождавшись, спросил:
– Вы стояли у окна?
– Да. Я знала, что вы спросите. Я всегда стою… стояла, когда он улетал…
– Все было?…
– Все было нормально, – перебила Савельева следователя. – Он не нервничал, был трезв и… Все было номально.
Савельева говорила спокойно и четко, пытаясь отделять личные эмоции от фактов. Она старалась опережать вопросы Сабашова, которые могли задеть ее за живое. Следователь оформил протокол допроса.
Уже в прихожей, провожая Сабашова, она спросила у него про внука Юрку.
– Что-то опять не то? – насторожился Сабашов.
– Да нет, все нормально.
– А то я хотел его даже выругать в прошлый раз, – соврал Сабашов.
В последний раз Юрка стянул с другом Вовкой школьный журнал. Они бросили его в туалет на стройке. Хорошо еще догадались замотать в целлофановый пакет – чувствовали, что придется доставать его обратно.
– А Вовка погиб на стадионе, – вздохнул Сабашов.
– Да, шесть школьников из нашей школы погибли.
Сабашов вышел за дверь и, стараясь ступать бесшумно, направился на выход. Но за приоткрытой дверью напротив его караулила сестра жены:
– Опять по молодухам таскаешься! Я Тоське-то все передам.
– Да ты чего? Я на работе, свидетелей допрашиваю, – сказал Сабашов и разозлился на себя за свое малодушное оправдание.
– На работе. А в те разы? Когда по часу у нее торчал?
– Не по часу, а по полчаса, – огрызнулся привыкший к точности Сабашов. – Я тогда из-за Юрки приходил.
– К учителям ходят в школу.
– Какая школа! У меня работа во сколько заканчивается?
– Ага! А сейчас тоже по школьным делам пришел? Уж не свистел бы. У детей пятый день каникулы. Все школы закрыты.
– Объясняю тебе, я допрашиваю свидетелей, – оборонялся Сабашов.
– Ага, свидетелей. Чего ж ты меня не допросил? Чем я тебе не свидетель? Рожей, что ли, не вышла?
– Да что ты видеть могла? У тебя и окна в другую сторону выходят.
– А может, я на улице была? Чего ж ты не спросишь? Следователь!
– У тебя минус семь, – съязвил Сабашов. – И очки три недели как разбиты.
– По твоей милости три недели без очков. Сколько тебя прошу, в область ездишь – закажи новые.
Выйдя на улицу, раздраженный и уставший Сабашов попытался сосредоточиться на основных деталях сегодняшнего допроса, но это не удавалось. «Надо же, пять минут своим языком потрепала – и нет человека!» – зло подумал он о скандальной родственнице.
Было тяжко и пусто на душе – ничего-то он существенного не нашел. Отставит его Турецкий от дела. И то правильно – не те уж годы, чтоб за молодыми угнаться…
Глава 17. ДЫМ
Директора застали в собственном кабинете, но он не сидел за положенным ему центральным столом, а подписывал какие-то бумаги стоя у окна, постоянно окруженный посетителями, входящими и выходящими практически бесконтрольно. Суета и толкотня скрыли приход новых гостей, тем более что Резник, передав Турецкого и Дитера секретарше, исчез, сославшись на занятость. Возможно, им пришлось еще бы долго ожидать, пока Алексей Сергеевич наконец отвлечется от дел, но директор, несмотря на свою вальяжность, не мог долго находиться на одном месте, к тому же он беспрерывно курил, а сигареты в пачке закончились, что и заставило директора пролететь пулей к столу, где он лихорадочно принялся шарить по ящикам.
– Надя, – злился Лебедев, нажимая кнопку селектора, – Надя, когда же вы не будете забывать класть пачку сигарет?
Надя вошла обиженная, взбрыкивая конским хвостом волос на голове:
– Вы курите безумно, Алексей Сергеевич, за три часа третью пачку. Так нельзя.
– Не до здоровья, Наденька. – Директор с ловкостью фокусника и нетерпением наркомана вскрыл очередную пачку и с наслаждением затянулся. – Чем могу служить, господа? – Лебедев наконец заметил скромно сидящих за зеленым, еще советским сукном, Турецкого и Петроффа. – Надя, почему, наконец, все входят ко мне без доклада? – Директор скомкал сигарету и швырнул ее в пепельницу.
Надин хвост дернулся где-то у самых дверей огромного начальственного кабинета:
– Вы сами приказали, ради исключения, сегодня впускать всех желающих.
– И никого не выпускать, – пошутил Турецкий.
Когда они познакомились, Лебедев, ввиду важности пришедших, попросил Наденьку помочь освободить кабинет от других посетителей. Секретарша выказала такой пыл, словно выгоняла приятелей-сорванцов сына, которому мешали готовить уроки. Она хлопала в ладоши и не особенно спелой грудью успешно выжимала отступающих к двери кабинета:
– На выход, господа! Прошу всех подождать!
– Кофе? Чай? – Широким жестом директор пригласил гостей располагаться, докуривая уже шестую сигарету. – Сумасшедший день. Просто не знаю, как переживу. С утра забастовка рабочих, теперь комиссия, необходимо было подписать бумаги. Через час, – пепел упал на сукно, и директор, неловко размазывая серое пятно, пытался смахнуть его со стола, – встреча с комиссией по похоронам. Тоже людям нужно помочь. Уважаемый господин Петрофф, мне бы хотелось уже на днях уладить вопросы с получением страховки. Положение на заводе тяжелое, деньги нужны сегодня, сейчас. Я очень благодарен, что ваша компания столь быстро среагировала на трагедию.
– Наша задача – точная и аккуратная помощь клиентам, – высморкался в белый платочек Дитер. Он неплохо говорил по-русски, едва заметно запинаясь о славянские шипящие. – Но только завтра из Москвы вылетит представительная комиссия специалистов. Мы проведем собственное расследование катастрофы.
– Комиссии, комиссии… От этого слова уже тошнит. – Директор, однако, не казался раздраженным. В нем не чувствовалось ни усталости, ни подавленности. – Когда же мы сможем вести разговор о выплате страховки?
– Пока я не могу вам назвать точных сроков. Все-таки речь идет о тридцати миллионах долларов. Мы должны доказать, что завод к аварии не имеет никакого отношения.
– Конечно. Но вы забываете, господин Петрофф, что погибший «Антей» принадлежит вашей компании и вы являетесь нашим перевозчиком. – Директор замучил еще одну сигарету. Кондиционер не справлялся с такой выработкой дыма одним человеком.
Дитер поморщился:
– Во всяком случае, мы обязаны разобраться. Надеюсь, вы не станете чинить препятствия нашим людям.
– Зачем же? Я заинтересован в быстроте расследования.
Дитер поднялся, давая понять, что он сказал все:
– Завтра в десять я имею возможность познакомить вас с планом наших намерений.
– Педантичность этих буржуев понятна, но невыносима, – пожаловался директор, проводив Дитера взглядом до самой двери. – Придется крутиться собственными силами, пока они не заполнят все бумаги. – Директор помчался к окну, чтобы поменять пепельницу. – Теперь с вами.
– Меня интересует, что вы, Алексей Сергеевич, думаете о причинах катастрофы.
– Я ничего не думаю. «Антеи», без преувеличения, – гордость нашей авиации. Можете себе представить, буквально в один миг отказали три мотора сразу. Что тут можно думать? Такого просто не бывает. Сумасшествие какое-то. В самолете столько степеней защиты, что просто в голове не укладывается, как возможна такая ситуация. – Лебедев закурил новую сигарету, оставив непогашенной прежнюю.