Киндеев Алексей Григорьевич
Убить время
Посвящается...
Я теперь уже не помню многих из тех людей, которые были дороги мне в пору моей юности. Медленно, но неумолимо память безжалостно вычеркивает из моей жизни черты милых некогда сердцу лиц и кажется теперь, что вовсе не было у меня того безмерного счастья, каким обладают все молодые люди, достигшие совершеннолетнего возраста, не лежал у моих ног тогда целый мир, полный загадок и тайн. Я помню сейчас лишь то, что днями напролет гулял по широким проспектам, по паркам и по узким московским улочкам и радовался безграничной своей свободе.
А время тогда было неспокойное, тревожное. Мне сейчас сложно представить себе ту бездонную пропасть, в которую скинули власть держащие целое государство. У граждан некогда великой страны отняли старые идеалы, а взамен не дали им ничего кроме неуверенности в завтрашнем дне и романтических надежд. Тем не менее, воздух тогда, в начале девяностых, был насыщен парами того романтизма, что присущ бывает только тем из нас, кто живет подчас только надеждами, но не видит перед собой четких целей и не прилагает ни малейших усилий для того, чтобы их достигнуть. Я видел, с какой наивностью смотрели тогда люди в свое будущее и сам думал, что пойдет всего лишь несколько лет, а может быть даже месяцев и все изменится к лучшему. Но вместо манны небесной на всех нас со всех сторон обрушились ложные обещания, подлость и волной хлынуло в наши души безразличие к человеческой жизни.
В то неспокойное время я в свободное от учебы время подрабатывал помощником фотографа в небольшом фотосалоне, названия которого сегодня уже и не помню. Да и фотосалоном это заведение сложно было бы назвать в том смысле, в котором все мы понимаем это сейчас. Работа там велась в основном по заказам различных литературных издательств и была не обременительной, даже интересной. В мои обязанности входило бродить по городу и фотографировать улицы, фасады зданий, парковые аллеи... Те из снимков, которые нравились моему начальнику, иногда попадали на обложки журналов и в газеты.
Часто, бродя с фотоаппаратом по городу я занимался тем, что ныне называется модным словом "пикап". Поскольку внешность моя отнюдь не была отталкивающей, а поведение мое было далеко от высокой морали, сексуальных партнеров мне удавалось находить без особого труда. Теперь я осознаю ту бесшабашность, с которой менял их одну за другой, день за днем, неделю за неделей. А в ту пору все это казалось мне всего лишь игрой, веселой и затягивающей. Вполне естественно, что однажды наступил момент, когда я просто сбился со счета в том количестве девушек, с которыми вступал в интимную близость и с которыми расставался без всяких сожалений. И я вовсе не думал о том, к чему могут привести меня эти сексуальные увлечения в тот летний день, который навсегда изменил мою жизнь, превратив из мальчишки, зависящего от собственных инстинктов, в мужчину, который изменил приоритеты в своих отношениях со слабым полом.
К сожалению, время стерло из моих воспоминаний утро того дня, развеяв его в памяти подобно тому как ветер разгоняет по небу облака, обратив во что-то эфемерное, ничего не значащее. Могу лишь сказать, что каким-то образом, ближе к полудню, судьба привела меня на одну из тех улиц, которые не отличаются чистотой даже сегодня, а в то время вовсе напоминали трущобы. Здесь, чуть поодаль от пятиэтажных домишек, уткнувшись задним фасадом в кирпичную стену, ограждавшую какое-то промышленное предприятие, стояло неприметное здание с продолговатыми окнами. И может быть, я прошел бы мимо этого кургузого строения, даже не взглянув в его сторону, если бы не обратил внимания на веселые крики детей, игравших возле него в какую-то подвижную игру. Подойдя к домику ближе, я понял, что набрел на одно из тех заведений, которые во множестве своем встречал в рабочих кварталах - кафетерий, или проще говоря, закусочную. Где-то там играл, внутри магнитофон и звучание музыки, мелодичной, даже красивой, я некоторое время слушал, стоя у крыльца, разглядывая декоративную лепку над окнами, кованный, полусферический козырек над входом и металлические опоры, поддерживающие его. Потом поднялся по ступенькам вверх, отворил дверь и шагнул вовнутрь.
Помещение, в которое я ступил, оказалось на удивление небольшим, пожалуй даже тесным, при том что пространство между столиками составляло не менее полутора метров. Сами столики были круглыми и невысокими. Они стояли в два ряда у стен, относительно чистых, но со вздутой местами от влажности акриловой краской. Пол, покрытый разноцветной плиткой, судя по всему был не так давно вымыт, но создавалось такое ощущение, что ту грязь, которая впитывалась в него годами, невозможно уже смыть никакими моющими средствами. Потолок здесь был невысокий, обшарпанный. Внимание мое привлекла глубокая трещина, что тянулась по нему от одной стены к противоположной, словно рассекая помещение на равные две половины. Хотелось думать, что он не рухнет однажды на голову посетителям.