- Прелесть какая..., - задумчиво произнесла она и неторопливо пригубила из своей кружки горячий напиток. Сейчас мне подумалось, что там вовсе не кофе. - Как вы просто рассуждаете. Пять лет... Почти вечность.
- А вы так говорите, словно о чем-то сожалеете, - сказал я, чиркнул спичкой о коробок и прикурил от нее сигарету. - Поверьте, вы немногое потеряли. У китайцев есть очень странное проклятие своим врагам: "Чтобы ты жил в эпоху перемен". Они считают, что нет ничего хуже, чем жить во времена бесконечных реформ и политических страстей. Я склонен с этим согласиться.
- Ваше право. Но вот мне один благородный, известный господин сказал, что человек в пору перемен только начинает жить. Судьба дарит ему шанс начать свою собственную жизнь так, как ему заблагорассудится. Все остальное зависит от самого человека. Упадет ли он на землю как птица, опаленная солнцем, или поднимется высоко в небо.
- Неплохо сказано! А этот господин... Большая, должно быть шишка? Могу ли я узнать его имя?
- У него их много было. Настоящего его имени, похоже не знал никто. Да и ни к чему вам знать это самое имя. Оно не приносило ему счастья при жизни, а после его смерти немногие люди, знавшие его лично, вспоминали его даже по именам.
- В таком случае, нужно ли тогда вспоминать слова, произнесенные обыкновенным неудачником?
Наталья снова поднесла чашку с остывающим ее содержимым к своим губам, но пить из нее не стала. Она посмотрела на меня и неожиданно усмехнулась.
- Вот уж нет. Неудачником я бы его не назвала. Скорее уж просто тенью, человеком, прожившим несколько жизней в одной. Странно он жил, странно умер. Политик, философ, ученый, художник... Мастер слова и нескольких полотен.
- Занятные слова. Вы восхищаетесь им?
- Да, наверное. А почему бы и нет? Я чту его память так же, как прилежная ученица чтит своего учителя. Ведь он подарил мне целый мир..., - она посмотрела на украшение, надетое на среднем пальце ее левой руки, то, что привлекло мое внимание некоторое время назад, - Поверьте мне, несчастливцы никому такие подарки не дарят.
- Если вы говорите о кольце, то...
- Я говорю не о кольце, - резко сказала Наталья и отвернулась от меня к окну. - Я говорю о той самой вечности. А кольцо... Это кольцо мало кого может заинтересовать. Его фактическая стоимость очень невысока. Всего лишь символ постоянства, круговорота жизни и смерти, циклов времени. Просто красивая безделушка, с которой я расстаюсь без сожаления, поскольку знаю, что она ко мне возвратится, пройдя через сотни рук.
- А мне почему-то казалось, что вы очень дорожите им.
В ответ Наталья всего лишь покачала головой. Она поставила свою кружку на стол, вытащила из стоявшей на столе коробочки влажную салфетку и принялась неторопливо протирать ею пальцы и кисти рук. Потом отложила мятую салфетку на блюдце и снова посмотрела на меня.
- А чем дорожите в своей жизни вы, молодой человек? К чему стремитесь, что боитесь потерять?
- Ну..., - пробормотал я, не зная как ответить на этот вопрос. И с удивлением для себя я подумал о том, что есть не так уж и много в мире таких вещей, которые были бы мне дороги. - Я наверное отвечу на этот вопрос банальным образом, заговорив о близких людях, дорогостоящих цацках. Бла, бла, бла и типа того...
- Тогда лучше не отвечайте, - прервала меня Наталья. - О подобного рода банальностях я слышала уже много раз. Ничего интересного вы мне не скажите.
- Прям уж так и ничего? - пробормотал я, с чувством уязвленного самолюбия. - А вам? Что дорого вам? Что вы боитесь потерять?
- Вот на этот вопрос мне ответить проще всего, - прошептала она. - Что я боюсь потерять? Целый мир. Весь мир, который я знаю, который считаю своим. Вам это кажется странным?
- Более чем.
- Не удивляйтесь, Саша. Я уезжала из страны, которая стояла на грани распада, в которой кипели политические страсти. А вернулась в страну другую. Мне кажется, что прошло совсем немного времени... Но я не могу узнать тут ничего. Только грязь под ногами хлюпает привычно и буднично. Зато я помню. Помню так хорошо, словно это было только вчера. Там, где когда-то располагались торговые ряды, стояли домики лавочников и зажиточных крестьян, сегодня я вижу высотные строения. От них теперь не осталось ничего. Прямо на месте этой закусочной когда-то стояла мясная лавка. По воскресениям мясник угощал нищих мясным бульоном, что варила его жена. Знаете, это был чудесный человек... У него не было детей. И меня он привечал как родную. Помню, как он улыбался. Искренне, красиво, как-то по доброму... Жаль, что я не ценила его улыбку в те годы, - она замолчала на какое-то время, наверное вспоминая былое. Потом посмотрела в окно и заговорила снова, с грустинкой в голосе. - Вон там, чуть дальше, за бетонным забором, находилась пекарня. Сам пекарь был угрюмым, нелюдимым. Помню, как он покрикивал на мальчишек, постоянно крутившихся у прилавков, отгонял воришек. Ребятишки называли его медведем. В нем и правда была какая-то косолапость. Зато для меня у этого человека всегда находился свежий пряник.