К твоему удивлению и потрясению, Джейн засмеялась. Она даже перестала раскачиваться в гамаке, чтобы посмеяться от души.
— Ты сказал это так, как если бы собирался разрезать ее на куски, — заявила она. — Может, именно этого она и хотела, если была такой замечательной, как ты говоришь. Тебе действительно стоит стыдиться, Билл, если она и вправду хотела тебя. — ты поступил как подлец и тупица.
Ты возмущенно вспыхнул:
— Она была еще очень молоденькой, ей не было и двадцати, и я уважал ее, если ты это имеешь в виду, говоря о моей глупости. Послушать тебя, так можно подумать, что ты одна из основательниц обществ свободной любви!
— Я ездила в Париж по туру Кука, — засмеялась Джейн. — Если ты слышишь, что какой-то рабочий говорит, что у тебя красивые ножки, это вовсе не значит, что он имеет в виду лично тебя, просто он любовник по натуре. В первый раз, когда на улице со мной заговорил мужчина, я повела себя как дурочка, я разозлилась и разошлась не на шутку. Я не могла вспомнить ни одного слова по-французски, а он шел рядом, все время разглагольствуя об этом, целый квартал, и наконец я взорвалась: «Депеше-ву!» Он так растерялся, что отстал, даже не приподняв шляпу. Но то, что я провела в Париже целый месяц, не превратило меня в гулящую. А сейчас, увы, ни один мужчина не пригласит меня стать его любовницей!
— Надеюсь, что нет! — буркнул ты.
Ты понял, что был большим пуританином, чем казалось. Ты сожалел, что вообще завел разговор о любовнице, раз уж Джейн так это воспринимает и говорит, как если бы… как если бы она была просто женщиной — то есть женщиной с обычным вульгарным аппетитом и возможностями… Насколько ты знал, она даже не была влюблена — хотя ты почти постоянно отсутствовал около семи лет. Во всяком случае, она никогда серьезно не говорила о мужчинах. Вероятно, ее целовали — что ж, вполне возможно, — при этом ты был готов держать пари, что только в шутку. Возможно, она не казалась мужчинам такой красивой и восхитительной, как тебе, потому что ты, будучи ее братом, относился к ней пристрастно. Во всяком случае, мысль о том, что она могла кому-то принадлежать и что-то такое делать, казалась тебе чудовищной.
И вдруг она спросила:
— Ты собираешься жениться на Эрме?
Ты едва заметно вздрогнул.
— Мне об этом ничего не известно, — ответил ты. — Нет, даже если бы я этого хотел, а я не хочу. Она важная дама, слишком важная для меня.
— Видно, не настолько важная, если вынуждена поставить тебя следить за ее состоянием.
Ты засмеялся:
— Я ни за чем не слежу. Она может в любой момент отозвать этот кусочек бумаги. Нет, она не моего класса.
— Вот увидишь, ты на ней женишься.
— Ни на ком я не женюсь, по крайней мере еще долго. Может, никогда. — Что-то в тебе сжалось, когда ты вспомнил тот вечер под холодным осенним дождем. — Говорю тебе, я хотел жениться на Люси. Очень хотел.
Есть вещи, о которых я тебе не говорил… Я плакал об этом, плакал как ребенок.
Джейн снова оставила гамак, на этот раз не для того, чтобы посмеяться:
— Что? Ты плакал?
— Да. Сидел под дождем и ревел, хотел, чтобы ты подошла и дала мне печенье. Если бы рядом оказалась достаточно глубокая яма, думаю, я бы прыгнул в нее.
Она подошла к тебе, сделала всего один шаг от гамака к твоему стулу, положила руку тебе на плечо, коснувшись твоего затылка.
— Почему, Билл, — сказала она. — Почему, Билл.
Это был не вопрос, даже не просто слова. Ты положил свою руку поверх, ее лежавшей у тебя на плече, но тебе было неловко, ты чувствовал какое-то раздражение.
Зачем ты сказал ей об этом? Глупо, чертовски глупо.
И все равно тебе было приятно ощущать на плече тепло ее руки.
— Бедный мальчик, — сказала она.
Ты с показной храбростью похлопал ее по руке и рассмеялся.
— Наверное, мне следовало жениться на миссис Дэвис, — заявил ты. — А теперь пойду к своей целомудренной и одинокой кровати. Ты тоже ложись, уже поздно, а тебе придется еще до восхода идти в этот проклятый магазин.
Нет, не было оснований полагать, что она хоть что-то поняла, но ты этого и не ожидал. Но какое это имеет значение; что-то происходит, и ты можешь вечно стоять и спрашивать, почему это произошло, и никогда не получишь ответа, И что толку, если даже ты сможешь это объяснить; то, что произойдет с тобой в следующий момент, только докажет тебе, что ты ошибался, и тебе придется все начинать сначала. Если вдуматься, Джейн никогда ничего не пыталась доказать или объяснить.
И Эрма тоже. Наверное, таковы большинство женщин.
Хотя Эрма больше склонна находить объяснения… просто ради упражнения ума.
С каким интересом она расспрашивала тебя о Люси!
Провожал ли ты ее, как она выглядела, звонила ли она тебе, и еще целый каскад вопросов. Но слава богу, Эрма никогда внимательно не слушает. Странно, как люди могут быть такими далекими, находясь с тобой в такой близости. Всего лишь через день или два после отъезда Люси ты пошел с Эрмой на танцы, ты держал ее в своих объятиях, вы были близки, и все же она оставалась для тебя такой же далекой, как звезда. Только представить себе, что ты рассказываешь ей, как накануне сидел на дренажной трубе по щиколотку в воде и плакал. Это было невозможно ни тогда, в первые дни после отъезда Люси, ни сейчас, после вашего одиннадцатилетнего брака. Ты не мог рассказать об этом своей жене, но мысленно допускал эту возможность со своим шофером или с тем маленьким толстым официантом в Клубе фабрикантов.
Или с миссис Джордан…
H
— Это вы, мистер Льюис? — раздался снизу голос миссис Джордан.
Значит, она видела, как он вошел? Не обязательно.
Она могла услышать его шаги на лестнице, но это было маловероятно из-за ковра, застилающего ступени, и из-за его стараний двигаться как можно тише; скорее, он мог стукнуть пистолетом о перила, когда вынимал его из кармана или клал обратно.
— Это вы, мистер Льюис?
Он дрожал с головы до ног. Быстро вращая головой, он осматривался вокруг, ни на что не глядя, как загнанный кролик. «Господи, — подумал он, — ради бога, пусти в ход мозги, если они у тебя есть! Или отвечай ей, или молчи». Он открыл рот, но не произнес ни звука.
До первой площадки оставалось всего три-четыре ступеньки. Он внезапно взбежал по ним, стараясь сделать это совершенно бесшумно. Наверху резко свернул за угол в коридор, но при этом пола его пальто описала полукруг и задела лампу с пергаментным абажуром, которая со звоном упала на пол, не застеленный в этом месте ковром. Она ударилась еще раз о стену, затем наступила тишина.
Он подскочил на месте, словно в него выстрелили.
«Проклятый дурак, — пронеслась в голове отчаянная мысль, — что теперь делать? Так ты будешь отвечать ей или нет?»
8
Мог бы и ответить.
Боже мой, ты круглый дурак, псих ненормальный!
Спокойно, спокойно. Ты сохранял полное спокойствие три дня назад, когда сказал ей, что это невыносимо, что ты больше не можешь это выносить, ты сходишь с ума и единственный выход из создавшегося положения — это убить ее, или себя, или вас обоих. Твои слова были достаточно жестоки, но ты был абсолютно спокоен. Ее это не встревожило; ее ничто не трогает, кроме этого. Что она сказала? Что-то вроде того, что ты делаешь из мухи слона…
Важно рассмотреть один факт: сказала ли она кому-нибудь о твоей угрозе? У нее нет никого, кому бы она могла это сказать, да она и не любительница болтать. Ты был ослом, что угрожал ей, но она не болтлива. Если она говорила об этом кому-либо, это ужасно. Ты понимаешь, по какому тонкому льду ступаешь, — если она сболтнула хоть слово об этом, не имеет значения, кому именно, твое дело пропащее. Например, женщине из кулинарии, что находится за углом дома. Или Грейс. Нет, невозможно.
Говорят, существует тысяча способов выследить, кто это сделал. Потому что люди, совершающие это, либо слишком хитрые, либо недостаточно умные. Чтобы проделать все удачно, нужно знать, что за человек будет тебя выслеживать. Если ты знаешь, что это будет, например, Шварц или даже Дик, ты будешь знать, как их провести. Легко быть достаточно хитрым, если ты знаешь, кто это будет. А если будет не один человек, а целая команда… Ты же идешь на это не с закрытыми глазами, в последний момент у тебя не будет времени сидеть на дренажной трубе и плакать.