Выбрать главу

Наверху его ждал полумрак, спускавшийся почти до подножия лестницы, как угрожающий туман. Он в нерешительности помедлил перед ним, туповато, окутанный тишиной. Все здесь было для него обычным и знакомым, и все-таки он колебался, чувствуя странную новизну в тусклом мраке.

Настал момент схватки, сказал он себе так ясно, что ему показалось, как будто он сказал это вслух, хотя его губы оставались недвижными.

Значит, ты можешь сделать это и безопасно скрыться.

10

Оно появлялось и исчезало неожиданно и прихотливо, порой захватывая тебя неожиданной силой, лишая мысли о сопротивлении. И снова оно, приглашаемое и приветствуемое тобой, приближалось скромно и осторожно, то выступая вперед, то отступая. Оно пряталось в уголках твоего воображения, недоверчиво страшащееся быть захваченным врасплох.

Оно редко посещало тебя чаще одного раза за день или за ночь, хотя были случаи… например в тот вечер, когда Эрма уехала в Нью-Йорк. В тот раз оно появилось дважды и поразительно явственно, хотя невозможно понять, какое оно имело отношение к Эрме, если только она не напомнила тебе о прежних временах в Кливленде, когда ты занимался этим так же часто, как зашнуровывал ботинки или застегивал брюки.

Эрме понравилось бы, если бы ей сказали, что первым эффектом от ее возвращения было обострение твоей памяти о маленькой Миллисент!

Но ей было безразлично. Это только позабавило бы ее. Да был ли кто-нибудь в ее жизни, кто имел для нее значение? Нет. Ты никогда не видел Пьера, только слышал ее рассказы о нем. Она зевнула бы и сказала бы что-нибудь умное насчет физического вторжения, как делала это в то время, когда обнаружила, что скрипач, который носил лепестки розы в шелковом поясе, повязанном на талии под рубашкой, непроходимый дурак. Это было в ее характере — рассказать тебе об этом, без всякого извинения, только упомянув, что все было слишком хорошо, чтобы долго продолжаться.

Если бы ты знал ее так же хорошо, как сейчас, что бы ты сделал в то утро, когда она сообщила тебе, что настало время? Трудно припомнить, что ты тогда знал. Возможно, это не имело значения, потому что ты был готов схватиться за все, что угодно; если бы она отложила свое решение на неделю или две, ты мог бы уехать за Ларри во Францию и получить пулю в лоб.

Джейн была уже замужем почти год; ты решился терпеть Виктора, но видел их редко, особенно потому, что чувствовал, что Маргарет и Роза намерены использовать тебя для приобретения дорогих вещей, а ты не собирался этому потакать. Особенно в отношении Розы. Джейн, пытавшаяся одновременно ухаживать за ребенком и справляться с работой, была слишком занята, чтобы заметить, что твои визиты стали очень редкими.

В тот вечер ты сидел в изящной спальне Эрмы, гадая, что происходит. Она впервые и с большим успехом давала званый обед с танцами в доме на Риверсайд-Драйв; она устраивала подобные вещи с необычайной легкостью, почти не задумываясь. Ты предполагал, что через год ей это надоест или, по крайней мере, по окончании войны; тогда она сможет вернуться в Европу. Почему она попросила тебя задержаться после разъезда гостей?

Если она захотела увидеться с тобой наедине, почему она не сделала это накануне или на другой день? Чего она хочет?

Дверь ее ванной открылась, и она появилась, свежая и очаровательная, без малейших признаков ночной усталости, в нежно-желтом неглиже, точно такого же цвета, как и ее волосы, и в таких же тапочках, из-под подола халата мелькали ее белые щиколотки, когда она приблизилась к тебе. Как будто она и раньше бессчетное число раз проделывала это, она уселась тебе на колени, прямо взглянула на тебя блестящими и нежными глазами и погладила тебя по щеке.

— Бедняга Билл, ты устал, — сказала она.

Ты чувствовал себя неуютно. Те четыре месяца, что прошли с ее возвращения, Эрма проявляла дружелюбие, но никогда не было заметно, что она нуждается в твоей особе. Раз или два жена небрежно замечала, что должна как-нибудь серьезно поговорить с тобой, но ее настоящий костюм и поза никак не соответствовали серьезным намерениям. Через ткань брюк ты ясно почувствовал, что, кроме неглиже, на ней ничего не было.

— Не очень, — сказал ты.

— Я тоже, — ответила она. — Обними меня.

Ты притянул ее к себе, сперва автоматически, как совестливый человек, которому оказали доверие, затем, ощутив возбуждение, уже от себя лично.

— Поцелуй меня, — прошептала она, — у тебя такие приятные руки!

Ты чувствовал на затылке тепло ее руки, когда она крепко прижала к груди твою голову.

Где, к черту, она достала эти пижамы? Может, это были пижамы Пьера? Они были прямо у нее в туалетной комнате, хотя она переехала в этот дом всего неделю назад, — и казались новыми. Замечательный мягкий белый плотный шелк. Она заявила, что купила их в тот самый день, и это вполне возможно. В любом случае ты испытал к ней чуть ли не нежность за эту белизну, потому что всегда терпеть не мог цветных пижам.

Это была странная ночь. Подобно тому как будто ты смотрел на себя с высоты горы, слишком издалека, чтобы все ясно различать…

Утром тебя поразило, когда она встала одновременно с тобой и настояла, чтобы ты выпил кофе и поел фруктов вместе с ней; и там, за завтраком, она сообщила тебе, что неплохо бы вам пожениться. Ты уже и без того был совершенно сконфужен внезапным изменением своего статуса, так устал и не выспался, что сначала воспринял эту идею как дополнительное и необязательное осложнение.

— Поскольку мы знакомы уже больше двенадцати лет, — сказал ты, — твое предложение в данный момент открывает путь для самых вульгарных предположений.

— Не таких уж для тебя нелестных, — ответила она.

Ее голос и взгляд были ясными, она выглядела хорошо отдохнувшей и освеженной.

— Не могу понять, почему ты это предлагаешь. — Ты налил себе еще одну чашку кофе из огромного серебряного кофейника. — Я и так твой полный раб и, видимо, останусь им навечно. Я не забыл, что много лет назад, когда я не очень хорошо знал тебя, я совершил ошибку, поверив, что ты любишь меня.

— Странно для нас с тобой говорить о любви, — заметила она.

— После того как мы столько ее высмеивали. Да.

— Тогда это была только болтовня. Я хочу сказать, это было необязательным. Мы уже знаем все, что касается нас, мы знаем друг друга больше, чем нам хотелось бы признать. Мы понимаем друг друга.

— Будь я проклят, если понимаю, почему ты хочешь за меня замуж.

— О, хорошо. А ты спроси у цветка, почему он раскрывается навстречу пчеле, или у самки лосося, почему она проплывает тысячу миль, чтобы метать икру именно в этом ручье. Если она прилично воспитана, она скажет тебе, но это не будет правдой.

— Опять пустые разговоры, — сухо сказал ты. — Обычно я готов поиграть, но ты, кажется, говоришь всерьез. Зачем я тебе нужен? Как твой поверенный, я не считаю эту сделку удачной идеей.

— Безупречный совет. — Она закурила сигарету и скрылась за клубами дыма. — Покажи мне лучший пример. Мне надоело быть богатой вдовушкой. Я хочу инвестировать деньги в мужа.

— Ты слишком откровенна.

— Ты спрашиваешь меня почему и настаиваешь на объяснении. Возможно, ты все еще вызываешь во мне любопытство, что было бы победой. Я видела, как однажды ты привередливо отказался от приза, за который большинство мужчин дали бы вырвать себе глаз. А может, я просто хочу иметь защиту за дверью в мою спальню на случай, если ее распахнет ветром… Господи, да нет здесь ни причин, ни поводов! Что, если бы сегодня вечером устрица на твоей вилке вдруг посмотрела на тебя и спросила, почему ее выбрали, удостоить такой чести?

Ты поднес чашку ко рту, раздавленный до потери дара речи ее насмешливой жестокостью. Наверняка ты и выглядел раздавленным, потому что она встала из-за стола, подошла к тебе и поцеловала в голову.

— Билл, дорогой, я действительно хочу стать твоей женой, — сказала она.

Потом целый день на работе, вечером дома и на следующий день ты притворялся, что раздумываешь, как поступить, хотя все время понимал, что все уже решено.

Ты полагал, что Эрма пожелает устроить пышную свадьбу теперь, когда она вошла в высшее общество громадного города, и испытал огромное облегчение, когда она сказала, что это будет слишком хлопотно, пышные свадьбы — это для крестьян и титулованных ослов. В прекрасное октябрьское утро, меньше чем через месяц после помолвки, в сумрачной церкви где-то в Южном Джерси, со смешными занавесками на окнах, выходящих на белую церковь, стоящую за зеленой лужайкой, с Диком и Ниной Эндикотт в качестве свидетелей, Эрма совершила помещение своих капиталов в брачный союз. Вы с ней уехали на машине с шофером в Вирджинию, а потом на залив, а Нина и Дик поездом возвратились в Нью-Йорк.