Итак, вывод первый: преступник не был знаком с Жирко Евдокией Тихоновной ни визуально, ни лично, не знал что именно этой конкретной бабке известно о его садистских проделках.
Это подводит нас ко второму рассматриваемому случаю. Если преступник ни сном ни духом ни о чем не ведал, ни о какой опасной для него бабке не предполагал, то Евдокии Тихоновне Жирко и вовсе горе не беда: узнала что-то конкретное про разыскиваемого преступника, пошла в милицию с заявлением — и дело с концом. А еще лучше — позвонила бы. Может, увидев его в аптеке, она так и собиралась сделать, но это уже была вторая ее встреча с ним, и бабка Жирко могла с уверенностью указать на преступника и на место, где он сейчас находится. Первая же встреча, видимо, произошла непредвиденно, случайно. И бабка лишь запомнила его внешне. Хорошо. Почему же не пошла в милицию и не рассказала о своей случайной встрече, напомню, в предположении, что преступник ничего о ней не знал? Почему не навела милицию хоть на какой-то след, не постаралась помочь описанием внешности, места встречи, ситуации при которой встреча произошла?
Напрашивается вывод второй: преступник не знал, что бабке Жирко известна опасная правда о нем, но бабку что-то сдерживало от обращения в органы розыска. Значит, бабкины опасения шли не от преступника, а от нее самой — она кого-то покрывала.
Но Евдокии Тихоновны Жирко больше нет. Значит ли это, что она все тайны унесла с собой? Не считая, конечно, сказанного Ясеневой. Ох, все мы из одного теста! Представьте, что вам становится известна сенсационная правда о страшном преступлении или преступнике, но об этом никто не догадывается. Пусть у вас есть сдерживающие мотивы в отношении официальных органов. Но ведь для вас это был бы стресс, причем двойной — знать и молчать — и, как ежику понятно, негативного свойства. Такой стресс интуитивно лечится исповедью, рассказом нейтральному лицу.
Итак, вывод третий: Бабка Жирко не могла не поделиться тайными знаниями со своими подругами, не могла не излить на них свои шокирующие впечатления, пусть и в слегка искаженном виде.
И вывод четвертый: бабка о ком-то все-таки беспокоилась, раз уж не обратилась в милицию. Кто-то или что-то ее сдерживало. Хотя в последний момент она и готова была рассказать все. Да не успела.
***
Порисовав схемы и поразмыслив над ними, опираясь на собранные Ириной материалы, Ясенева решала нанести визит Марии Григорьевне, соседке и школьной подруге Евдокии Тихоновны.
Как раз совсем сошли снега, даже в темных углах, где старательными дворниками они были насыпаны кучами, и земля, словно проснувшись, задышала свободнее, расточая вокруг запахи подступающей к ее поверхности новой жизни.
Нужный дом Дарья Петровна нашла быстро, прошла к нему, не спеша, внимательно осматривая двор. В углу, под забором за которым когда-то был детский садик, выстроенный по специальному проекту в монументальном стиле сталинской эпохи, а теперь высилась частная гостиница «Императрица Екатерина», стояла ветвистая черемуха, еще не старая. Чудом уцелела хрупкая красота ее при переделке садика. Видимо, пощадили деревце за то очарование, которое оно дарит не дольше недели в году, но которое нужно людям и дорого ценится ими. Ближе ко второму подъезду стоял намертво вогнанный в землю столик со скамейками с двух сторон — наследие роскошных времен, когда полным-полно было свободного времени, и мужички после работы без разбору возраста и профессии выходили во дворы «забить козла» — потешиться игрой в домино.
Сейчас здесь сидела низенькая, полная женщина, упершись одной ногой в землю, а второй свободно покачивая в воздухе. Она оглядывалась вокруг, словно выискивала зацепки для приложения интереса, — надо было погулять, надышаться свободой и простором после зимнего сидения в квартире, погреться на солнышке, не скупившемся на предапрельское тепло, но скучно же без дела смотреть на неизменяющиеся пейзажи.
Ясенева подошла к ней ближе.
— Можно присесть возле вас?
— Давай, присаживайся. Ты что, из новеньких? В том подъезде, знаю, квартиру недавно продали. Не вы ли купили? Тогда давай знакомиться.
— Давайте, — согласилась Дарья Петровна и назвала себя. — Только я не соседка ваша, а просто прохожая.
— А к нам чего забрела?
— Не забрела, — поправила ее Ясенева, — а специально к вам пришла, Мария Григорьевна. Вот торт бисквитный с ананасом взяла для чая, мягенький.
— О, — хлопнула себя по коленям словоохотливая толстушка, — и ты меня знаешь! Нет спасу, а приятно. Всем я нужна, значит, поживу еще. А кто ж ты будешь? От меня чего хочешь?
Особенно выдумывать Дарье Петровне не пришлось, она привыкла к ситуациям знакомства, сопутствующим собиранию материала то на одну книгу, то на другую. Не проживет же человек только своим умом, да еще так, чтобы книги писать. Приходится к людям обращаться, разговаривать, обсуждать то, что их или тебя интересует. Это были для Ясеневой привычные рабочие моменты.
— Я журналистка, — и она показала свое журналистское удостоверение.
— В какой же ты газете работаешь? — поинтересовалась ее собеседница.
— Теперь ведь много так называемых свободных журналистов, вот я из них.
— Никогда не понимала, что это такое. Свободные, не свободные. Их что на привязи держат, несвободных-то?
— В каком-то смысле да. Они обязаны выполнять задания редакции, отчитываться в своей деятельности. А я никому ничем не обязана. Готовлю интересующий меня материал, а потом продаю его газетам.
— И что, получается? А как же те, что у них там работают?
— Я могу найти более интересный материал, чем они, и у меня его газета охотно купит. Вот к вам как раз за этим и пришла.
Мария Григорьевна рассмеялась, не скрывая удовольствия от свободных раскатов своего голоса. Она вообще, оказалась легким, приятным человеком, находящим удовольствие в простых вещах, скажем, вот в таком случайном разговоре.
— Да чем же я, затворница-то, могу тебе помочь? Я же всю зиму из своей норки не вылезаю. Теперь вот сама хочу чего нового от людей услышать. А ты ко мне пришла. Ой, насмешила, ей-богу!
— Это вам кажется, что вы не можете быть интересной. Я, например, хочу написать статью о состоянии нынешней медицины. Помните, когда-то у нас была обязательная диспансеризация всего населения? Зачем это надо было? А для предупреждения заболеваемости, для своевременного выявления отклонений в организме человека, когда на начальной стадии их можно было искоренить совсем или не дать развиваться скорыми темпами.
— Помню. Чего же не помнить?
— Ну вот, и тогда у нас люди не умирали на улицах. А нынче что творится? Люди, которым нельзя много двигаться или носить тяжести, у которых сердце или сосуды находятся в критическом состоянии, не знают этого. Они выходят из дома и уже не возвращаются обратно. А ведь, будь они предупреждены заранее, береглись бы и еще прожили бы не один год. Мне просто интересно ваше мнение, как человека, помнящего ту старую систему превентивной медицины, оправдана она была или нет? Теперешняя молодежь об этом же ничего не знает и ничего сказать не может.
— Конечно, оправдана! Ну как же? Вот и у меня соседка пошла в аптеку и не вернулась. Да-а. Девочка, спасибо, ей приходила, сказала, что та померла на улице. А то и не знали бы, куда пропал человек. Во как.
— А что за девочка? — неподдельно удивилась Ясенева.
— Не знаю, говорит, с начальницей своей была, когда ту «скорая» забирала.
— Это не Ирина ли? Такая стройненькая, высокая, чернявая из себя?
— Точно! А вы ее знаете?
— Как раз со мною она и была возле вашей соседки. Ну, Ирка, и когда успела опередить меня?
— Да вы на нее не серчайте, — попросила за Ирину Мария Григорьевна. — Вы вот раздумывали долго да собирались. А она, вишь, сообщила так, что и девять дней мы покойнице отметили, и сорок вот готовим уже. Так что вовремя она пришла, по-людски все вышло. А вы что ж, опоздали, стало быть.
Окончательно раззнакомившись, Мария Григорьевна пригласила гостью в дом, почаевать с принесенным угощением, на что Ясенева согласилась, так как хотела записать кое-то из рассказов этой женщины на диктофон, и лучше было бы его к сети подсоединить, для верности. Конечно, перед этим попросила разрешения на это, сославшись на то, что не запомнит всего говоренного без заметок, а писать — долго получится.